Лебедько: Белорусский язык должен стать единственным государственным. Но нужно заложить переходный период

«Родители не оставили мне выбора»

— По большому счету, у меня и не было выбора. Я родился в белорусскоязычной семье, в белорусскоязычном окружении, поэтому для меня путь к белорусчине был совсем короткий. Как только открыл глаза, глянул на этот мир — мои родители уже сделали выбор. Так что для меня все было просто, коротко и гармонично.

Правда, по жизни встречались вызовы. Первый, пожалуй, самый сильный вызов, когда я стал студентом и попал в полностью русскоязычную среду. Тогда белорусский язык резал глаза городским, а белорусскоязычные были «деревенщиной» — не трендово, не модно. И это был серьезный вызов: ты же не хочешь быть лузером, особенно среди своих сверстников, поэтому и у меня были пробелы в то время.

Но все равно я приезжал домой, попадал в родную среду — там всегда говорили по-белорусски, а возвращался в Минск — подстраивался под студентов, с которыми играли в футбол, ходили в кафе и на танцы.

Язык вернулся в мой обиход и стал неотъемлемой частью меня уже в парламенте, в Верховном Совете, так как там работали другие факторы. Ты выезжаешь в командировку в Сейм Польши, слышишь, что депутаты разговаривают не на испанском или немецком языке, а на своем, то же самое и в Национальном собрании Франции.

Конечно, твоя среда очень сильно влияет на языковое поведение: или ты делаешь что-то с удовольствием, или тебе нужно с чем-то бороться.

Павялічыць

«Лукашенко — от начала до конца — был советским, тут он остался последовательным»

— Вы достаточно рано начали политическую карьеру в Верховном Совете. И Лукашенко знали лично. Пытался ли кто-то белорусизировать его?

— Я не думаю, что Лукашенко кто-то пытался подтолкнуть на белорусскоязычные рельсы. Он же сам был в парламенте (это место тотальной публичности), он тоже имел возможность общаться с депутатами из других стран, но на него это не влияло. Лукашенко — от начала до конца — был советским, и тут он остался последовательным.

— Почему Лукашенко, тоже выходец из деревни, пользуется не белорусским языком, а трасянкой, которую, видимо, считает русским языком? Какие факторы повлияли на него?

— Знаете, деревни тоже разные. Я из Западной Беларуси, он из Восточной Беларуси. Мне кажется, в западных деревнях повсюду люди говорили по-белорусски, а вот в Восточной Беларуси, куда советы пришли раньше, похозяйничали и оставили после себя «наследство», ситуация другая. Не все белорусские деревни белорусскоязычные, западные — да, но Лукашенко, насколько мы знаем, рос в Восточной Беларуси. Ни школа не была белорусскоязычной, ни семья — и это безусловно сказалось.

— В вашей политической жизни преобладал белорусский или русский язык? Как вы выбирали язык общения?

— Я ориентировался на аудиторию. В политике так: если ты хочешь, чтобы твои месседжи, послания дошли до людей, то ты должен считаться с этим. Когда я приходил на заводскую проходную или на какую-то встречу и ко мне обращались по-русски, я отвечал также на русском.

Потому что всегда есть приоритет. Для меня очень важно, чтобы люди приняли демократию, а не диктатуру. И если на русском языке мне удастся лучше доказать им, что демократия это хорошо, то я буду говорить по-русски. Ведь только тогда, когда большинство белорусов станут сторонниками демократии, у нас произойдут демократические изменения, тогда и вернется белорусчина.

Надо признать, что главная роль выбора направления развития все же принадлежит государственным институтам. Мы это видим и по сегодняшней Беларуси: те, кто сегодня правит страной, проводят русификацию Беларуси.

Более того, человек с демократическими взглядами гораздо лучше понимает, зачем нужна национальная идентичность, зачем язык. Демократия — хорошая почва для белорусчины, диктатура уничтожает Беларусь, это надо учитывать.

Если в Беларуси большинство людей будут за демократию, то они не будут за войну, за диктатуру, они не будут за советское прошлое.

«В изгнании я гораздо больше пользуюсь белорусским языком, чем каким-либо другим»

— Сейчас я полностью перешел на белорусский язык. Те белорусы, с которыми я общаюсь, либо сами разговаривают по-белорусски, либо хотят разговаривать на белорусском языке. И само пребывание за пределами Беларуси также налагает определенные обязанности. Здесь я гораздо больше пользуюсь белорусским языком, чем каким-либо другим.

— Что читаете из белорусского?

— Бумажные книги я не читаю, но в интернете просматриваю все: с удовольствием смотрю и «Нашу Ніву», и Радыё Свабода, и Белсат. Все, правда, экстремистские, но жизнь такова.

— Видно, что вы часто принимаете в гостях свою внучку. Как с ней разговариваете?

— С ней мы начали учить белорусский язык. У нее есть еще возможность подучить белорусский язык в садике. Поэтому, когда она приезжает ко мне, мы разучиваем слова: я называю слово по-русски, она мне говорит перевод.

— На каком языке, кстати, ведется коммуникация в вашей семье?

— В родительском доме всегда на белорусском. У нас гибридный вариант — в зависимости от ситуаций. Сын знает белорусский, но по работе больше пользуется русским.

«Сокамерников за два часа удавалось убедить, что нужен один государственный язык»

— История свидетельствует, что ни одна диктатура не существует вечно. Придет время, упадет и этот режим. Как будем решать языковой вопрос?

— В проекте новой Конституции Беларуси языковой вопрос мы жестко не прописывали, учитывая роль русского языка в жизни страны сегодня.

Павялічыць

Но я могу высказать свое личное мнение. Я за то, чтобы зафиксировать в проекте Конституции новой Беларуси, что единственный государственный язык — белорусский, и зафиксировать переходный период, в течение которого мы перейдем к одному государственному, белорусскому языку.

Я думаю, что так придется делать, учитывая сегодняшнюю ситуацию, которую можно назвать тотальной русификацией. Чтобы не создавать дополнительные линии напряжения, надо очень ясно сказать людям: за 7—8 лет мы подготовим качественные учебники, профессиональные кадры — за это время любой может выучить белорусский язык. Но переходный период с четкими правилами игры нужно заложить. Перспектива — единственный государственный белорусский язык.

Из чего я исхожу? В последний раз я провел на Окрестина 15 суток, потом весной — еще 30 суток. Тогда я активно обсуждал проект Конституции новой Беларуси со своими сокамерниками. А там, в трехместной камере, сидело по 16 человек. Мы часами дебатировали, в том числе и по языковому вопросу.

К началу дискуссии вся камера делилась на три опции: должен быть только один, белорусский язык, затем — обязательное двуязычие, количество поклонников двуязычия достигало чуть ли не до половины камеры. Но после завершения дискуссии я не помню, чтобы кто-то выступал за двуязычие. Люди положительно воспринимают вариант перехода на единый государственный белорусский язык после подготовительного этапа.

В камере преимущественно сидели русскоязычные люди, которых за два часа можно было убедить. А если бы была возможность разговаривать не только с сокамерниками, то, думаю, это возможно и в масштабах страны. Только надо поработать на это, конечно.

Или давайте возьмем национальную символику, которая стала государственной. Мы же не пришли в парламент и стали нажимать на все кнопки. Длительное время, точечно, пришлось работать с депутатами, ученые проводили круглые столы; если ты приводишь разумные аргументы, то белорусы воспринимают их, это не та нация, которая становится в позу.

— Опыт середины 90-х годов тоже оказался достаточно положительным: язык не навязывали, но за его использование делали небольшие доплаты.

— Экономические факторы сильно работают. Опять же вспомним Верховный Совет, где вначале единицы говорили на белорусском языке: Нил Гилевич, Олег Трусов, Лявон Борщевский, Зенон Позняк. А когда заканчивалась уже каденция, то все руководители комиссий подавали свои доклады по-белорусски. Действительно, это еще один аргумент за то, что предлагаемая мной концепция может сработать.

• 14
• 5
• 1
• 0
• 0
• 1
• 1
• 2