«Если бы я знал, что это гостайна, то может и не писал бы так смело». Химик Сергей Бесараб рассказал, как совмещает науку и гражданскую позицию
В телеграм-канале химика Сергея Бесараба LAB-66 — более 18 тысяч подписчиков, а пишет он не только о науке. В интервью «Зеленому порталу» ученый высказал предположение, какими средствами здоровых мужчин в белорусских тюрьмах доводят до смерти (к сожалению, это не так и трудно). Также он рассказал об официальной и общественной науке, своем увольнении и эмиграции.
Сергей Бесараб, уволенный из Академии наук Беларуси за участие в протестах 2020 года, стал известен благодаря опровержению обвинения Степана Латыпова в подготовке отравления сотрудников МВД.
Сейчас Сергей регулярно пишет о Степане и других политзаключенных в соцсетях. Освещает также вопросы химической, биологической и радиационной безопасности, гражданской обороны.
— Ты писал, что, чтобы заболеть цингой, человек должен в течение нескольких месяцев совсем не получать витамина С, который есть даже в картофеле. Скажи, пожалуйста, как, по-твоему, Степана Латыпова в тюрьме довели до болезни? Есть же узники, которым ничего не передают с воли, они едят только тюремную пищу, но у них нет цинги.
— Во-первых, могли давать просто подсоленную воду, условно говоря изотонический раствор, только с основными микроэлементами. Могли давать просто термически обработанные крупы, или даже муку. Наконец, просто крахмал запаривать. Углеводы там есть, источник энергии, но витаминов в целом мизерное количество, не говоря уже даже об аскорбиновой кислоте, которая содержится во фруктах и овощах.
Витамина С много в картофеле, его там даже больше, чем в яблоках. В капусте его много. Известная английская статистик Флоренс Найтингейл, например, в своих воспоминаниях писала о кораблях, заполненных капустой во время Крымской войны 1853—1856 годов. В то время солдаты массово умирали от цинги. Капусту планировали использовать в качестве лекарств, но на местах из-за бюрократии или неведения никто не догадался добавить ее в рацион воинов.
Сейчас это считается самой дешевой едой, так называемый бигос — еда тюрьмы и казармы. Если у Степана цинга, это значит, что ему даже этого не дают. Да и в целом, витамин С — самый дешевый консервант, добавка Е300. Его почти во все добавляют. Чтобы у человека цинга, в ХХІ веке… Я не знаю, как такое возможно.
И еще в этой ситуации я вижу много аналогий с Аушвицем и с доктором Йозефом Менгеле. Этот так называемый ученый проводил эксперименты над заключенными, чтобы исследовать возможности человеческого организма. В том числе изучал воздействие экстремального изменения диеты на состояние человека: как скоро тот умрет, если нет какого-то микроэлемента или витамина. А в белорусских тюрьмах как раз пару месяцев назад запретили (или сильно ограничили) т. н. «витаминные передачи».
— А Алесь Пушкин ведь тоже был здоров полностью перед тюрьмой. Как ты думаешь, чем его кормили, что человек умер от перитонита?
— Рецепт, к сожалению, мог быть довольно прост. Сначала давать все время однородную кислую пищу. Какую-то, может, квашеную капусту, чтобы не допустить развития цинги, как у Латыпова. Или испорченную, но хорошо термически обработанную пищу, имеющую повышенный уровень кислотности.
Человек голоден, будет есть. Также чай, особенно дешевый и крепкий (популярный в тюрьмах «чифир»), дешевый растворимый кофе — это все кислая среда. И вот если человек так будет питаться месяц, образуется язва. Для белорусской тюрьмы это почти что закономерность. Мария Колесникова — язва, Алесь Пушкин — язва.
Если это болезнь возникла, тогда просто достаточно ее или не лечить, или давать какие-то нестероидные «лекарства от всего», вроде ибупрофена. Хотя в тюрьмах от всего дают аспирин, а это антикоагулянт, он разжижает кровь. Ну и вот давать аспирин «от головы». И все.
Обычная язва превращается в перфоративную, то есть в желудке возникает сквозное отверстие, через которое его содержимое попадает в брюшную полость и вызывает сильное, часто летальное воспаление — перитонит.
— Еще с 2020 года ты был известен своими соцсетями и каналами, которые были в основном о науке. Расскажите о своих социальных сетях?
— У меня их довольно много. Около трех тысяч читателей в Facebook, примерно столько же в Linkеdn и на технологическом habr.com. Но основная трибуна — это телеграм-канал LAB-66 с 18 тысячами подписчиков. Он, кстати, назван в честь моей любимой лаборатории № 66 в Институте общей и неорганической химии НАН Беларуси, откуда меня уволили в ноябре 2020 года.
Основная целевая аудитория — это те самые, кто когда-то читал habr. То есть опытные, технически образованные люди, так как пишу я довольно сложно. Я периодически провожу опросы, чтобы знать портрет моего читателя, и выходит, что у меня примерно по 40% подписчиков из Украины и России и где-то около 20% белорусов. Еще немного казахов, израильтян и других.
Конечно, немного досадно, что белорусов немного, но я понимаю, что, видимо, просто нет общественного запроса на такую научную подачу информации. Хотя я бы советовал каждому ученому иметь свой «публичный голос» в виде какого-то ресурса.
Во-первых, это позволяет держать себя в тонусе, особенно когда ты в изгнании и не имеешь доступа к своему любимому оборудованию или лаборатории. Во-вторых, я считаю, что важно говорить о своей работе, так как иначе о вас скажут другие, а вашу правду не услышат.
Возвращаясь к моему «карманному медиа», отмечу, что вся информационная продукция канала в телеграме вместе с приканальным чатом и каналом-дублем в WhatsApp в 2023 году внесена в список «экстремистских» материалов. Это «благодарность» за серию материалов о хранении ядерного оружия в Беларуси и в частности о ядерной ремонтно-технической базе номер 2333 под Барановичами.
Информация о ней с 2017 года является гостайной. Если бы я знал об этом, то, может, и не писал бы так смело. А так я раскрыл, получается, пункты, где сейчас, скорее всего, находится российское тактическое ядерное оружие.
Я часто пишу о политзаключенных. Здесь надо отметить, что большую роль в этом сыграла инициатива «Пока все не будут свободны» от dissident.by.
Я являюсь информационным опекуном (то есть доношу до общества информацию о конкретной личности) своего земляка и коллеги, химика-фармацевта Артема Боярского.
Но как не писать о том же Николае Дедке, который был моим читателем и подписчиком? Как не писать о том же Степе Латыпове, с которым нас неожиданно связала судьба? Как не писать о физике-оптике Егоре Лебедке, с которым мы часто — как аналитик с аналитиком — обсуждали какие-то события или прогнозы? Как не писать об умной и деликатной Оксане Зарецкой?
Я, конечно, не могу охватить все тысячи и десятки политзаключенных Беларуси, но не давать исчезнуть в информационном водовороте тем, с кем я был лично знаком, я могу точно.
— Твоя активная позиция повлекла за собой увольнение…
— Меня уволили в ноябре 2020 года на 99 % по инициативе Андрея Иванца, о котором я позже неоднократно рассказывал независимым изданиям.
У нас возник довольно серьезный конфликт на политической почве, он внезапно решил стать доверенным лицом Лукашенко. Иванец — очень мстительный человек, поэтому я даже не особо удивился, когда мне принесли сообщение о непродлении контракта. Единственному из института, кстати.
В то время у меня как раз был начат процесс предобороны диссертации. Но его остановили, солгав в комментариях прессе, что я якобы перестал приходить на обсуждения и «проявлял недостаточную активность».
Хотя до 2020 года с этой активностью у меня в принципе не было никаких проблем, как и с защитой диссертации. Ведь я аспирант академика Владимира Семеновича Комарова, отца белорусской школы абсорбции, 50 лет бывшего директором нашего института.
У нас вышла книга в соавторстве, было много патентов, множество статей. Оставалось только пройти бюрократические процедуры, которые фактически представляет собой типичная защита диссертации в Беларуси, так как научно-исследовательская составляющая была полностью уже сделана.
К лету 2020-го все обсуждения проходили обычно, а тут вдруг в работе начали находить множество ошибок. Хотя некоторые «благодетели» недвусмысленно говорили, что, мол, парень, похоронил ты свою научную карьеру, работы в Беларуси нигде не найдешь.
На мне также было служебное жилье в минском комплексе «Магистр», которое я отказался добровольно сдать. «Пусть, — думаю, — выселяют через суд».
Я там не жил, но платил за аренду и коммуналку. Спокойно в течение года вывез вещи. Пару раз вызывали в суд, я появлялся, говорил: «Да, да. Съеду», — и не съезжал.
В какой-то момент знакомые из моего дома начали писать мне, что под подъездом крутятся какие-то милиционеры, да и в общем странные люди, что чувствуется какая-то явная напряженность.
В комбинации с какими-то странными звонками, угрозами в соцсетях и мессенджерах это вызвало много вопросов. Взвесив риски такой игры с государством, я уже окончательно отказался от того жилья.
— А почему тогда тебя не выселили с милицией по решению суда?
— В 2020-м мы все были непуганые. Не только те, кто выходил на проспекты, но и противоположная сторона. Они просто не понимали, что так можно.
Потом уже придумали дополнение к договору аренды жилья в «Магистре», согласно которому если тебя увольняют или арестовывают, то вещи нужно вывезти в течение трех дней, иначе квартиру откроют с милицией, все упакуют и просто выставят на улицу вещи. И по крайней мере один такой случай был, что парень отбывал 15 суток, а его тем временем выселили.
Теперь они уже поняли, что так можно, что можно больше не играться с теми учеными в пределах юридического поля, а просто делать, как им надо. Как с Навальным — его убили, посмотрели на отсутствие какой-то значительной реакции общества и, скорее всего, сделали для себя выводы, что можно убивать и других, менее известных политзаключенных.
Долгое время после прощания с «Магистром» я вел конспиративный образ жизни: постоянно перемещался, был в движении. Это было не сложно, так как была осведомленность в области информационной безопасности, да и профессиональные занятия спортивным туризмом помогали.
Никто не знал, где я конкретно, даже родные. Больше года я так жил. Потом мой канал внесли в список «экстремистских» материалов и как лавина посыпались неприятные новости.
Начались внезапные задержания моих друзей. Некоторые из них примерно знали район, где я нахожусь. Если бы за дело взялась военная контрразведка, меня бы, скорее всего, нашли. Поэтому я быстро уехал из Беларуси.
— Ты — коллоидный химик. Насколько твоя специальность востребована за пределами Беларуси? Или, может быть, это немного как у фольклористов и физических антропологов — переезжаешь и понимаешь, что люди здесь занимаются совсем другими темами и вопросами —
— Коллоидная химия — это фантастическое направление, я горжусь, что выбрал его для себя. Фактически, это химия интерфейсов, то, что изучает явления на границе функциональных объектов, на так называемой поверхности раздела фаз. Можно даже сказать, связывает разные Вселенные.
Чтобы заниматься этим направлением, нужно обладать знаниями не только в химии, но и в физике, биологии, медицине. Люди иногда удивляются, почему я на любую тему высказываюсь. Не на любую, а только на ту, к которой так или иначе может быть причастна коллоидная химия.
В Польше для обустройства по моей специальности я не вижу никаких ограничений, кроме языка. Ты переводишь у присяжного переводчика свои дипломы — и все. Составляй CV, отсылай. Я уже пытался, чтобы просто оценить свою стоимость на рынке труда. Пишу по-английски, так как пока хорошо не знаю польский.
— В Польше ценят исследователей с хорошим английским языком, способных на нем делать научные публикации.
— Польский — это все же контакт в команде. Я не вижу проблем, чтобы где-то устроиться. Здесь несравнимо с Беларусью больше возможностей, даже с точки зрения реактивов и оборудования. И, конечно, совсем другие деньги, хотя, безусловно, все зависит от наличия грантов. Людей берут под выполнение какой-то определенной работы.
В Европе ты можешь сам выбрать себе интересный проект, руководителя. Тебе открыт мир. Проблемы возникнут только если тебя будут оценивать не по компетенциям, а по индексу Хирша.
Этот индекс стал довольно востребованной манипулятивной единицей. Существует даже целая индустрия «Хирш-бустинга», которая активно используется китайцами или учеными из стран под санкциями. Но могу сказать, что в Польше этот тренд особо не проявляется, здесь чаще смотрят твой Linkedin.
Надо отметить что много польских ученых уехало за границу, и некоторые направления здесь почти отсутствуют, например, причастны к той же коллоидной химии. Насколько я могу судить, лучшие польские специалисты в этой области сейчас работают в университете имени Марии Склодовской-Кюри в Люблине.
— Чем, по-твоему, в большей степени должен заниматься ученый: научной журналистикой или популяризацией? Чтобы читателям было и интересно, и полезно?
— Ученый должен понимать, кто его целевая группа, кому интересен его продукт. Если он считает, что интересно всем без ограничений, то пусть занимается популяризацией, разжевывает, чтобы даже дети поняли. В этом направлении работают различные научные шоу, научные театры, вроде варшавского Центра науки «Коперник».
Если же твоя аудитория — опытные критические люди, — то тут только научная журналистика, или как я когда-то говорю «тяжелый наук-поп». Но в любом случае заниматься общественным продвижением научной деятельности нужно.
Хотя бы потому, что разговаривая о своей теме с людьми, ты начинаешь ее видеть более глубоко, с тех сторон, с которых часто не можешь увидеть из-за профессиональной деформации.
— В эстонском Тарту тоже есть подобное заведение, и часть туристов с детьми приезжает в город специально, чтобы его посетить.
— Я в своей статье о гражданской науке описывал уровни, которые человек проходит в своем интересе к науке.
На самой высокой ступеньке гражданский ученый уже выступает как ассистент «официального» ученого. И вот автор должен смотреть, на каком уровне находится его аудитория.
Исследователь должен понимать, хочет ли он писать для детей, растить себе смену, или ему нужны ассистенты, новые идеи, и тогда он обращается к знающей аудитории.
Мои читатели привыкли к формату habr.com. Им нужно подавать информацию точно, может немножко с формулами, но никак не разжевывать как для малышей детей, так как это их раздражает. Поэтому я всегда говорю, что я не блогер и не популяризатор.
Я скорее научный коммуникатор, тот, кто выстраивает мост внутри научно-технического сообщества, между специалистами из разных отраслей знаний.
— Должен ли ученый реагировать, если видит какую-то антинаучную бессмыслицу в публичном пространстве? Или несправедливость?
— Конечно. Кто, если не мы? Молчание — давно уже не золото, как гласила древняя поговорка.
В современной информационной среде если ты молчишь, это лишь дополнительный повод преступнику украсть твой голос и сказать за тебя то, что нужно ему.
Читайте также:
«Увидел на коже дорожку из укусов». Как белорус боролся с постельными клопами
Belita выпустила гель для душа, который «влияет на эмоции». Ученый: «Это инфошулерство»
«Мои знакомые делают в Академии расчеты для российских ракет». Что происходит с белорусской наукой
Комментарии