«Считает себя белорусом, хотя имеет высшее образование». Как активисты из Западной Беларуси боролись за свою идентичность 100 лет назад
«Крестьяне очень чутко прислушиваются к разговорам о Беларуси. Другие только недавно поняли, что хоть они и католики, но здешние. Что здешние католики есть белорусы», — писал глубокский корреспондент в 1920-е.
Национальное движение в Западной Беларуси, которая в 1919—1939 годах находилась в составе Польши, существовало в непростых условиях (хотя там не испытали того ужаса тоталитаризма, как их сородичи в СССР). Кто были тогдашние активисты? Как они продвигали свои идеи и собирали деньги на деятельность, которую не одобряла польская власть?
Мы расскажем о вдохновении и поражениях, сопровождавших известных и забытых деятелей, работавших в западнобелорусском городе Глубокое. Большинство сведений для этого текста собрано по старым газетам.
Под чьей властью Глубокое оказалось 100 лет назад
После падения империй в результате Первой мировой войны Польша восстановила свою независимость, утраченную в конце XVIII века. Это произошло в ноябре 1918 года, после чего территория современной Беларуси стала ареной борьбы между Польшей и большевистской Россией. В конце концов, в марте 1921 года в Риге был подписан мирный договор, согласно которому западная часть Беларуси вошла в состав Польши.
Что происходило в Дисненском уезде, на территории которого в то время находилось Глубокое, между 1918 и 1921 годами? Первый раз польское войско вошло в местечко в августе 1919-го. В ноябре была создана гражданская администрация Дисненского уезда, а Глубокое стало уездным центром и оставалось им все межвоенное время — ведь Дисна находилась на самой границе с большевиками.
В 1920 году большевики еще дважды занимали территорию Глубокого. В октябре того же года, после мирных переговоров с поляками в Риге, они без боев покинули Дисненский уезд. В Глубоком наконец установился мир, первые недели которого были связаны с военными трудностями. «Местечко значительно опустело. Одни поехали, убегая от большевиков, другие убежали от поляков. Остались все больше стариков и жидов», — пишет в то время глубокский корреспондент «Нашай Нівы».
И Советы, и Польша были чужды белорусам, которые остались, — или, по крайней мере, их сознательной части, которая отделяла свои интересы от интересов большевиков и поляков. Тот же корреспондент «НН» утверждает, что «крестьяне очень чутко прислушиваются к разговорам о Беларуси». «Другие только недавно поняли, что хоть они и католики, но здешние ( … ) что здешние католики есть белорусы», — продолжает корреспондент.
Как в Глубоком дважды пытались открыть белорусскую гимназию
Первая белорусская школа в Глубокской гмине (польская территориальная единица, аналогичная белорусскому сельсовету) благодаря активистам появилась в ноябре 1919 года, одновременно с польской гражданской администрацией. В ней было два учителя и 86 учеников.
В самом Глубоком в первый раз попытались организовать белорусскую гимназию в 1924 году. Но комиссия признала выбранное здание непригодным, а приглашенный из Вильнюса директор Николай Красинский отказался от должности. Вскоре он перебрался в БССР, где в 1938-м был расстрелян.
Несмотря на неудачу, белорусские активисты не бросали попыток наладить систему школьного образования. В 1926 году в Глубоком появилось окружное управление общества белорусской школы (ТБШ), созданного в Вильнюсе. Члены ТБШ вновь попытались открыть белорусскую гимназию в Глубоком, на этот раз построив собственное здание. Они начали сбор денег.
Первыми пожертвовали белорусские депутаты польского парламента, деятели из Вильнюса и даже Белорусский национальный союз в Чикаго. В Глубоком проходили и уличные сборы. Это продолжалось до 1928 года, пока не начались аресты активистов ТБШ (о них мы расскажем ниже). Организация прекратила свою деятельность. Куда делись деньги, собранные на гимназию, остается загадкой.
Как белорусы победили на первых выборах в Сейм и как их наказали
Первые выборы в польский парламент, в которых участвовало население Западной Беларуси, прошли в ноябре 1922 года. Из округа, в который входил Дисненский уезд, в Сейм должны были выбрать шесть депутатов. Главными конкурентами были польская левая партия «Освобождение» и «Блок национальных меньшинств», в который вошли белорусы.
Первым за агитацию взялось «Освобождение». «Блок национальных меньшинств» был беднее, но получил локальный успех, когда к нему из «Освобождения» перешел бывший инспектор городского училища в глубоком Петр Гайко. Он стал агитировать, объезжая деревни в соседних гминах.
Результат выборов был определенным успехом — в Сейм прошли два белорусских кандидата. Одним был бывший учитель Петр Метла, вторым католический священник Адам Станкевич, известный своими проповедями на белорусском языке. Причем они попали в Сейм именно благодаря голосам из Дисненского уезда, где люди знали и Метлу, и Станкевича.
Успех белорусов на выборах был неприятной новостью для польской администрации. Реакцией стали аресты десятков белорусских активистов. Большинство из них было освобождено в последующие месяцы — но глубокская тюрьма упоминалась как место с тяжелыми условиями для арестованных.
Как польская власть и пресса относились ко всему белорусскому
Польское государство воспринимало белорусское движение в лучшем случае настороженно, в худшем — враждебно. Это отношение очень часто разделяло даже польское общество, которое хотело видеть восточные окраины государства польскими.
Националистическая пресса часто выражала презрение к людям с белорусскими взглядами и называла их врагами польскости. Например, так называли в газете Dziennik Wileński ксендза Франтишка Ромейко, который открыто называл себя белорусом и иногда говорил по-белорусски проповеди. А про упомянутого выше Петра Гайко корреспондент Dziennika Wileńskiego писал, что тот «считает себя белорусом, хотя имеет высшее образование».
Однако до некоторой степени граждане имели возможность действовать вопреки официальному курсу. Столкновение с белорусским движением то ли в форме печатного слова, то ли в форме культурного мероприятия или политической речи часто приводило людей к национальному сознанию.
Подъем Белорусской партии, которую, вероятно, финансировали Советы
В июне 1925 года часть белорусских депутатов польского Сейма — в том числе уже известный нам Петр Метла — создали посольский (депутатский) клуб «Белорусская крестьянско-рабочая громада». В 1926 году он превратился в партию «Грамада», которая действовала менее года, но значительно повлияла на продвижение белорусскости.
Члены «Грамады» проводили собрания, говорили о белорусской истории, продавали на ярмарках белорусские газеты. Программа «Грамады» предусматривала наделение крестьян землей за счет разделения имений, а также создание белорусских школ.
Во многом деятельность «Грамады» напоминает события 2020 года в Беларуси, когда в организацию вступали большие массы аполитичного ранее населения. Для «Грамады» взрывной рост пришелся на 1926 год. В деревнях были созданы десятки кружков партии, в которые записались тысячи белорусов.
«Грамада» имела в своем распоряжении большие финансовые средства. Существовали обоснованные подозрения, что они происходили из СССР, который надеялся дестабилизировать ситуацию в восточных воеводствах Польши. Связи «Грамады» с СССР многих белорусов не очень смущали: тогда в БССР еще велась политика белорусизации.
В Дисненском уезде за организацию «Грамады» взялся Петр Метла. Под его влиянием активисты создавали другие структуры, например, профсоюз строительных работников и кооператив «Сноп». Одновременно в Глубоком был основан филиал Белорусского кооперативного банка и уже упомянутая нами окружная управа ТБШ.
Ее председателем стал сам Метла. Собирая деньги на здание для белорусской гимназии, активисты ТБШ в июле 1926 года организовали спектакль по пьесе Франтишка Алехновича «Пан министр». Афиши к спектаклю рисовал Язэп Дроздович, который в это время жил в Глубоком, а сыграть главную роль был приглашен сам автор, Франтишек Алехнович. Через несколько месяцев он уехал в БССР, надеясь реализовать себя как культурный деятель. В скором времени его арестовали и отправили на Соловки, где до 1933 года он был вынужден набираться впечатлений для своей будущей книги «У капцюрох ГПУ».
Как польские власти разгромили «Грамаду»
Рост «Грамады» создавал энтузиазм у активных участников и одновременно увеличивал и социальное, и политическое напряжение. Многие считали, что записываться в партию опасно или даже угрожали, что «общественников будут вешать».
Деятельность «Грамады» вызвала критику в том числе у части белорусских активистов. Пишет анонимный автор из Глубокого в газете Biełaruskaja Krynica в ноябре 1926 года: «есть критические голоса», которые говорят, что «Грамада» только по своей идеологии партия белорусская, а по составу более российская (…) к ней пристали все давние царские чиновники (…) когда я спросил, почему они не говорят по-белорусски, то одни отвечали, что забыли, будучи в России, а другие просто признавались, что им по-русски «легче изьясняться».
Ситуация с «Грамадой» вызвала настороженность и в польской администрации. За партией все более пристально следили, запрещали митинги, применяли административные аресты за нарушение порядка проведения собраний. В 1927 году начались обвинения членов партии по уголовным делам за их выступления на собраниях.
Это ослабило первоначальный энтузиазм. В деревнях стали меньше делать собрания, а репрессии замедлили и деятельность комитета «Грамады» в самом Глубоком. Тем временем в кабинетах полиции готовился план ликвидации партии. Ночью на 15 января 1927 года по всей Польше произошли аресты лиц, причастных к ней. В поезде из Глубокого в Вильнюс был задержан Петр Метла. Процесс против «Грамады» начался в 1928 году и шел около 50 дней подряд. Метла получил наибольший срок — 12 лет.
После разгрома «Грамады» осталось ТБШ (но ненадолго)
Оставшиеся на свободе активисты ТБШ в Глубоком выбрали нового руководителя вместо арестованного Петра Метлы и продолжали деятельность. В сентябре 1928-го ТБШ провело белорусскую вечеринку, в которой сыграли драму «На вёсцы» и комедию «Чорт і баба». «Зрители забросали артистов цветами, аплодисментам не было конца», — пишет очевидец в газете «Слова працы».
Зрители спектаклей могли не знать, что председатель глубокского ТБШ Ян Аниськович участвовал в деятельности нелегальной Коммунистической партии Западной Беларуси (КПЗБ). В ноябре его арестовали в помещении окружного комитета ТБШ. При обыске на уставе общества увидели отпечатки письма карандашом. Скорее всего, тот экземпляр устава служил подложкой под бумагу, на которой Аниськович писал лозунги КПЗБ. Он был приговорен к шести годам тюрьмы (по апелляции срок был уменьшен до трех лет).
Весь 1928-й вообще прошел для белорусских активистов Дисненского уезда под знаком судов. Кроме суда над Аниськовичем, состоялся процесс над 28 жителями Дисненского уезда, которых обвинили в сотрудничестве с коммунистами. Суд назначил тюремные сроки четырем подсудимым, а 24 оправдал. 22 из них провели в тюрьме 13 месяцев.
Также среди задержанных был редактор «Нашай волі» Михась Машара. Как писал Kurjer Wileński, арест произошел «в связи с ликвидацией на территории Шарковской гмины коммунистической организации». Машару обвинили — но оправдали. Ожидая суда, он начал писать стихи и позже стал одним из самых известных поэтов Западной Беларуси.
Спектаклей в Глубоком уже не проводилось. Окружная управа ТБШ перестала существовать. Исчезли со страниц газет сообщения и о белорусском банке и о кооперативе «Сноп». Хорошей новостью было то, что многие из арестованных в 1927—1928 годах в 1929 году оказались на свободе. Но шок от арестов привел к тому, что в Глубоком после 1928 года не возродилась ни одна белорусская организация.
Что замедляло развитие национального сознания в 1930-е
Ситуация в 1930-е была непростой. Белорусская работа в то время проходила от имени польских организаций. Отрывочные корреспонденции в прессе и воспоминания сообщают о белорусских постановках в деревнях Дисненского уезда. Кажется, что эту деятельность вело «небитое» молодое поколение, которое не испытало на себе «противгражданские» репрессии конца 1920-х.
Был случай, когда белорусская манифестация в Дисненском уезде стала известной на всю Польшу. В сентябре 1934 года в Глубоком прошли «Дожинки», на которые собрались около восьми тысяч человек. За делегацию из гмины Лужки отвечал врач, сознательный белорус Всеволод Ширан. Он постановил, что делегация должна иметь белорусский национальный характер и быть одета в традиционную крестьянскую одежду. Фото доктора Ширана в лаптях в окружении девушек попало на первую полосу газеты Ilustrowany Kuryer Codzienny, которая была самым массовым ежедневным изданием в межвоенной Польше.
Белорусские и польско-белорусские государственные школы, открытия которых удалось добиться в конце 1920-х, не продержали и 10 лет. Однако польская школа не могла полонизировать всех учеников. Государственная гимназия в Дисне, которая воспитывала детей в духе лояльности к польскому государству и культуре, одновременно поощряла к этнографии. Из стен гимназии вышел писатель и переводчик Ян Гуща, который после Второй мировой войны переводил на польский произведения белорусских писателей.
К началу 1937—1938 годов бывшие деятели белорусской «Грамады» «сделались или русскими, или полонизировались». Одна бывшая громадовка даже отказалась помочь с представлением со словами по-белорусски: «Не знаю я уже этого конского языка и вам не советую этим заниматься«, — цитирует ее в 1938 году газета «Беларускі Фронт».
Белорусизацию остановила не Польша, а Советы
Вторая половина 1930-х годов характеризовалась усилением польского национализма. Но крестьянская молодежь продолжала интересоваться белорусскими газетами и книгами. «До войны вообще, а старики часто и сейчас, считали белорусский язык «простым» и охотно видели, когда их дети учились говорить по-пански (т. е. по-русски или по-польски). Молодежь относится к своему языку иначе. Она употребляет ее совершенно сознательно как свой и не считает не хуже других — польского или русского», — пишет в 1938 году историк Микола Шкеленок.
Интересным свидетельством того, что молодежь посвящала себя белорусскому делу, было пожертвование летом 1939 года молодыми людьми из местечка Лужки 11 злотых на издание сборника стихов их земляка, поэта Михася Машары. В провинции в то время средняя дневная зарплата составляла два злотых.
Таких примеров национального осознания было бы гораздо больше, но процесс был остановлен в 1939 году, когда появился сталинский режим. При Советах белорусский язык не запрещался, но репрессиями и страхом были уничтожены возможности для общественного активизма. Эти процессы оказались для белорусской культуры несравненно более пагубными, чем полонизация в 1930-е годы.
Тем не менее некоторые ростки белорусскости все же проросли и сохранились.
Комментарии