«Именно тогда, когда я больше всего хотела остаться в Беларуси, я оттуда уехала». Исповедь Александры Гущи — девушки под БЧБ-зонтиком
Александра Гуща — одна из самых известных участниц женских маршей и маршей людей с инвалидностью в 2020 году. Среди других участниц Сашу выделяла яркая личная история: когда-то эта девушка, преодолевшая тяжелые ожоги, была на аудиенции с Лукашенко, теперь же она выступила против него.
В феврале, еще до войны, Александра покинула Беларусь, хотя раньше много говорила о том, что не будет это делать. Девушка только начинает привыкать к жизни за границей, но находит силы поддерживать в это трудное время Украину: присоединилась к волонтерской организации, была на антивоенном пикете у российского посольства.
Поговорили с активисткой о трудном решении эмигрировать и ее протестном пути, включавшем в себя и прогулки под знаменитыми БЧБ-зонтами.
«На работе предложили релокацию — решила, что отказываться от нее будет ошибкой»
«Наша Нива»: Как вы решили уехать из страны?
Александра Гуща: Кто знает меня по соцсетям, видел, что весь прошлый год я пыталась создавать контент о событиях в Беларуси. Почти все время мои аккаунты были открыты, любой человек мог их увидеть. Весь год я была морально подготовлена к тому, что у меня из-за такой деятельности могут возникнуть проблемы. Следила за новостями и видела, что к активистам приходят с обысками, людей задерживают, против них возбуждают уголовные дела, и все это — иногда даже только за одну публикацию или комментарий под новостью. Готовилась к тому, что подобное может случиться и со мной.
Осенью прошлого года планировала уволиться с работы и искать другие варианты для себя. Была в состоянии психологического выгорания и хотела что-то изменить в своей жизни, поэтому, как мне казалось, сменить работу — это хорошая идея. Но обошлось без увольнения: мне предложили новый проект, сотрудничество с немецкой компанией, и в рамках этого проекта мне тоже предложили релокацию.
Размышляла над этим где-то две недели, советовалась с мамой. В итоге решила, что если мне предложили такую возможность, отказываться от нее будет ошибкой. Понимала, что когда-то на меня могут начать уголовное дело, мне понадобится покинуть страну и для этого обращаться в фонды солидарности. А тут мне выпала возможность уехать без того, чтобы использовать ресурсы фондов, которые могут пойти на помощь кому-то другому.
Поэтому я согласилась на релокацию. Где-то с ноября начала готовиться к переезду, делать все нужные документы.
«НН»: Вы говорили, что устали жить с ощущением таймера над головой. В чем это проявлялось?
АГ: Где-то в марте прошлого года, перед Днем Воли, среди моих знакомых произошла первая волна задержаний. Арестовывали активистов, тех, кого задерживали раньше, находили по видео. У меня задержали несколько друзей и знакомых, и вот тогда я начала морально готовиться, что такое может однажды случиться и со мной. Любую из моих страниц можно легко найти, и я не скрываю того факта, что именно я делаю тот протестный контент.
Но сильнее всего я почувствовала это тиканье таймера прошлым летом, видимо, в июле. Тогда началась охота на наших девушек с бело-красно-белыми зонтиками, которые проводят прогулки по Минску.
Каждый день в мессенджере знакомые писали: вот, еще кого-то задержали, к нескольким человек пришли с обыском. В какой-то момент оставалось где-то два человека из этой компании — я и еще одна девушка, — за кем не приходили.
Летом в течение нескольких недель я не выходила из дома без нескольких сменок носков и белья, а также без всяких полезных мелочей в рюкзаке.
Готовилась к тому, что могу быть следующей, это просто вопрос времени. Не «видимо, меня арестуют», а «когда меня арестуют». Следующие несколько месяцев для меня были довольно сложными. Из-за этого, когда мне предложили релокацию, я согласилась.
«Было впечатление, что меня будто окружили стеной и почему-то не трогают»
«НН»: Правильно ли понимаю, что вы и сами участвовали в прогулках под БЧБ-зонтами?
АГ: Да, я этим занималась. В 2020 году старалась выходить на большинство прогулок. Весной 2021-го, когда началась охота на активистов, почувствовала, что передо мной встал выбор. Я должна была или продолжать участвовать в таких акциях, или сконцентрироваться на активизме через интернет.
Если честно, меня довольно легко узнать в любой толпе, даже если я в маске. Поэтому волновалась, что за мной могут начать следить и через меня найдут других девушек. Из-за этого решила отдалиться от прогулок. Надеялась, что это лишь временный перерыв, но мы не знали, насколько ситуация дальше будет ухудшаться.
«НН»: Почувствовали на себе внимание со стороны правоохранителей?
АГ: Должна сказать, что нет. Было впечатление, что меня будто окружили стеной и почему-то не трогают. Моих знакомых, подруг, задерживали одну за другой, к ним приходили с обысками, но меня не трогали. Не знаю — или это просто совпадение, или кто-то так решил.
Точно знаю, что по белорусскому законодательству инвалидам первой и второй группы не могут присуждать арест по административным делам, но могут это делать по уголовным. Это также добавляло психологического давления. Понимала, что если уж меня решат закрыть, то меня арестуют по уголовному делу, надолго.
Наверное, власти оттягивали момент моего задержания, так как думали, что оно получит резазанс в прессе. Мое первое задержание также оказалось громким, так как речь была о девушке с инвалидностью, которую раньше приглашали на аудиенцию с Лукашенко, а вот теперь она против него. Видимо, власти считали, что проще меня не трогать.
«НН»: Как вам кажется, на какое время вы уезжаете?
АГ: Я подписала трудовой контракт на один год. Это не жесткое соглашение — его можно будет закончить раньше или продолжить. Решила не делать планы на долгое время, сейчас собираюсь просто жить здесь, заниматься своим делом, принимать участие в каких-то проектах. Все настолько сложно и больно, и ситуация сейчас такая непростая, что трудно сказать, что будет даже через три месяца. С течением времени что-то в стране может измениться, а может и не измениться, и тогда я просто останусь здесь, в Вильнюсе. Стараюсь много не думать об этом, чтобы не унывать. Но, конечно, все надеются, и я тоже, что в скором времени станет возможно вернуться в Беларусь. Пока что буду работать технической писательницей, как и в Минске.
«НН»: Вы же и до августа 2020 года думали иммигрировать из Беларуси. Что не дало это сделать?
АГ: Не знаю, что мне помешало.
Могу сказать честно — мечтала о том, чтобы уехать, с самого детства, так как быть инвалидом в Беларуси не очень весело. Не говорю, что в других странах это намного лучше. Но когда я была в Америке на операциях и сравнивала отношение к инвалидам там с белорусским, поняла, что наша страна очень неприспособлена к инвалидам.
Поэтому до 2020 года у меня была очень большая обида на Беларусь, на белорусскую власть и общество, на то, как устроено белорусское государство. Хотелось просто сбежать от всего этого. Пыталась найти варианты для релокации через работу, но почему-то не получалось, и я даже не могу сейчас сказать, почему.
В последние годы я начала воспринимать белорусское общество совсем по-другому, у меня появилось больше веры в его будущее. И именно в этот момент я получила возможность уехать.
Самое обидное — то, что я мечтала об этом не один десяток лет, и это была очень важная для меня мечта. Но когда у меня наконец получилось уехать, было такое ощущение, что это не мое достижение и решение, а что-то, что я вынуждена сделать для своей безопасности.
Если бы не угроза, то я осталась бы в Беларуси. И это самое болезненное: именно тогда, когда я больше всего хотела оставаться в Беларуси, я оттуда уехала.
«НН»: Протесты изменили ваше представление о Беларуси?
АГ: Да. Я раньше не сталкивалась с белорусской политикой, до лета 2020 года была довольно аполитичной личностью. Сейчас я понимаю, что дело было просто в моей хорошей работе и зарплате — это были привилегии, которые мне не хотелось терять, теплое и комфортное место, которое я сумела занять в своей жизни, несмотря на все испытания. Много лет считала, что меня не задевают вопросы политики. Но в 2020 году у меня было такое ощущение, будто я проснулась и своими глазами увидела, на чем на самом деле держится наша власть. И для меня это все перечеркнуло.
«НН»: И на чем она держится?
АГ: Не скажу ничего оригинального. Ее фундамент — страх, террор, власть сильнейшего и манипуляции. Речь фактически о рабстве, когда люди содержатся в бедном состоянии, чтобы их больше волновало то, как выжить, а не то, насколько несправедлива вся система вокруг них. Не представляю, как можно перестать об этом думать и помнить, когда ты все это понял, как можно ничего не делать.
Понимаю, что все люди разные, у них разный запас того, что можно отдать общему делу и борьбе. Но совсем ни в чем не участвовать? Наверное, для этого нужно иметь очень глубокую травму, чтобы человек никак не мог заставить себя что-то делать.
«В ночь после выборов почувствовала, что не могу жить, как раньше»
«НН»: Что вас саму заставило заинтересоваться событиями в стране?
АГ: В конце весны — начале лета 2020 года я следила за новостями о пандемии и предвыборной кампании. Чувствовала, что все это — какой-то ужас, так не должно быть в ХХІ веке в центре Европы. А окончательно я поняла всю серьезность ситуации ночью после президентских выборов 9 августа 2020 года. Все то, что происходило тогда и всю следующую неделю, будто разрушило какую-то стену, которую я построила в своей голове, чтобы спокойно жить в этой стране и ни о чем не волноваться. Почувствовала, что не могу жить, как раньше.
«НН»: На одном из женских маршей вы были задержана, получили штраф. Как сейчас воспринимаете ту историю?
АГ: Большинство моих друзей и подруг прошли через это, а некоторые и по несколько раз. Поэтому не могу сказать, что это воспоминание имеет для меня больший вес, чем другие вещи.
Например, для меня более значительное воспоминание о том, как в августе 2020 года на протестной акции айтишников появилась Мария Колесникова. Я принимала участие в той акции, и у меня была возможность обменяться с Марией парой слов и сделать фотографию на память.
А задержание было, конечно, травматичным и неприятным. Но если через аресты прошли десятки тысяч белорусов, то, как я считаю, мое задержание было очень незначительным.
После задержания, когда возник резонанс, мне предлагали помощь с лечением, но в основном те процедуры имели косметический характер. Но у меня, например, очень плохо дышит нос из-за его формы. Когда обращалась с такими вопросами, мне говорили, что в Беларуси таким лечением не занимаются. Особенно этим не занималась, так как сейчас лечение не является для меня приоритетом. Однако исправить нос было бы неплохо.
«Что должен думать человек, который один насилует целую страну?»
«НН»: В детстве вы встречались с Лукашенко. Каким он показался вам тогда?
АГ: Если говорить честно, я не помню. Мне было 13-14 лет, и Российская Федерация детских фондов учредила от моего имени особую премию — «Поклонение». Ее должны были давать подросткам, которые достигли чего-то необычного в своей жизни, и я была первой, кто получил эту премию.
Так понимаю, когда это все произошло, наша власть решила, что надо и им как-то меня отметить. И мы с родителями получили приглашение на аудиенцию к Лукашенко. Мы приехали туда, мне и маме дали цветы. Далее объявили, что мне презентуют музыкальный центр, и попросили, чтобы я подарила Лукашенко рисунок. Что - то я ему вручила, мы немного пообщались.
С той аудиенции остались фотографии, у моей мамы есть черно-белое фото. Я как-то предложила ей его сжечь — мол, сделаем собственную акцию, внутренний протест. Но мама отказалась, сказала, что эта встреча все равно останется частью истории нашей семьи, поэтому пусть фото остается как исторический артефакт.
«НН»: Что бы вы сказали Лукашенко сейчас?
АГ: Думаю, я бы спросила у него вот что.
Понимает ли он сам, насколько он собственными руками, действиями и решениями сделал все возможное, чтобы оставить после себя полную ненависти и боли память?
Ведь что бы он не делал сейчас, как бы ни старались сейчас его сторонники, правду невозможно уничтожить. Ни на его веку, ни в будущем невозможно будет уничтожить всех свидетелей репрессий, люди будут помнить. И в истории этой страны он останется как монстр, что сломал столько жизней и судеб.
С одной стороны, хочется спросить: стоит ли власть таких жертв? Но где-то в сердце чувствую, что ответ на этот вопрос очевиден. Мне интересно, что на самом деле должен думать человек, который один насилует целую страну.
«НН»: Что бы вы хотели сказать в конце нашей беседы?
АГ: Когда я готовилась к отъезду, думала, как люди, интересующиеся моей деятельностью, отнесутся к нему. Последнее время вижу очень много споров между теми, кто остается в Беларуси, теми, кто уехал оттуда в прошлые два года, и теми, кто уехал еще раньше и участвует в протестах диаспоры. Те, кто не в стране, обвиняют тех, кто остался, за то, что они терпят режим, а те, в свою очередь, обвиняют мигрантов, что они покинули Беларусь.
Хотела бы, чтобы люди бросили это делать и писать друг другу обидные слова. Это нужно только одному человеку, а нам не стоит делать ничего, что ему выгодно.
Было бы хорошо, если бы белорусы в разных странах и в разных обстоятельствах поддерживали друг друга, а не ругались между собой, потому что это нас будет только отдалять друг от друга. Тогда наша борьба только проигрывает, а единственный человек, которому это будет выгодно — Лукашенко.
Комментарии