Олег Кулеша: «Останавливаться нельзя. Ведь в белорусских тюрьмах и сегодня, и завтра люди встанут утром и будут грести снег»
Представитель объединения политзаключенных в большом интервью «Салідарнасці» — о языке и людях за решеткой, движении на объединение и хороших новостях, которые создаются собственноручно.
Уже почти год пружанин Олег Кулеша вынужденно находится не в родном городе и даже не в Беларуси. После заключения, присужденного по «хороводному делу», давление на него не прекратилось — еженедельные внезапные визиты силовиков и проверки телефона, издевательское «устройство на работу», новый арест.
В большом интервью «Салідарнасці» Олег рассказал о своем сроке в трех «Б», отношении силовиков к белорусскоязычному заключенному, адаптации за рубежом и создании Белорусской ассоциации политзаключенных «Да волі» — и о том, что мотивирует двигаться дальше.
Первый раз Олега Кулешу арестовали еще осенью 2020-го — за участие в шествии с флагом Пружан. Он отбыл свои «сутки» в брестском ИВС, и после выхода, вспоминает бывший преподаватель истории, уже больше ни одного слова он не сказал по-русски: «Каждый возвращается к языку своим путем, у меня вот такой».
Потом его еще с десяток раз задерживали, вызывали на «профилактические беседы», несколько раз помещали в пружанский ИВС. А летом 2021-го задержали уже по уголовному делу, когда на снимках обнаружили пружанина с флагом на Марше героев в Бресте. В новейшую белорусскую историю эти события вошли как «хороводное дело» — пожалуй, самое массовое из политически мотивированных.
— На свободе, как говорят каратели, немного повредил им нервы и жизнь, а в июне попал в СИЗО, — спокойно рассказывает Олег.
Вины по статье 342, ч. 1 («организация либо участие в действиях, грубо нарушающих общественный порядок») он за собой не признал, а в последнем слове читал стихи — как свои, так и классика Янки Купалы, чтобы доказать, что возглас «Жыве Беларусь!» не экстремистский:
— Я понимал, что происходит какая-то театральная фигня, поэтому что-то объяснять им не видел смысла. А вот кругозор и образованность участникам процесса немного расширил, так как прокурор даже не знал, откуда слова «Жыве Беларусь» и кто такой Янка Купала, не понимал по-белорусски. По судье было видно, что она стесняется такого положения — глаза прятала.
«Было понимание, что люди на свободе о нас помнят»
Олегу Кулеше присудили 19 месяцев в колонии общего режима — на самом деле в этот срок вошло и брестское СИЗО, где узник ждал приговора, и «централ» в Барановичах, и собственно бобруйская колония.
— В СИЗО вы встретили день рождения, причем «круглую» дату. Удалось ли хоть как-то отметить?
— Наверное, из-за того, что в последнем слове я читал стихи, судья мне сделала подарок — оглашение приговора состоялось на следующий день после дня рождения. А так в СИЗО отметили. Там же люди живут, и праздники тоже встречают, поэтому сделали торт — из печенья, сгущенки, яблок, апельсинов, орехов — что есть под рукой, и каждый под чай тебя поздравляет. Конечно, если вертухаи разрешают, но по крайней мере в брестском СИЗО не гоняли.
Под конец только приехал с барановичского участка новый начальник СИЗО, который стремительно делал карьеру — такой выдающийся «ябатька», на все 100%. И тогда начался трэш с ежедневными обысками и досмотрами, причем «желтые» и «красные» (политзаключенные, обозначенные ярлыками соответствующих цветов как «опасные») должны тянуть свои вещи еще и с руками в наручниках.
Во время пребывания в СИЗО у Олега Кулеши умер отец — узника не только не отпустили на похороны, но и сообщили об этом с задержкой, якобы не могли перевести письмо с белорусского.
Сами же письма заключенным не отдавали — каждое утро их демонстративно жгли в мусорке, и узники мрачно шутили, что «читают через дым».
— Изредка, правда, были и смешные вещи, — говорит Олег. — Там же есть магазин, можно заказать за деньги, которые присылают родные, что-то из еды или нужных вещей.
Я заказал бумагу для туалета — приносят папку с кнопкой, мол, а что такого, похожие же слова, «папка» и «бумага». Либо заказываешь полотенце — приносят ручку, даже две штуки.
Но ничего, с течением времени начали понимать белорусский. Тогда еще в ШИЗО сидел Гундарь, очень сильный духом человек, и все знали, что он белорусскоязычный.
Узник вспоминает еще деталь, которая красноречиво передает отношение в брестском СИЗО к «политическим». Владимир Гундарь имеет 2-ю группу инвалидности, у него ампутирована нога — но это не помешало новой администрации поселить узника без протеза на второй этаж многоярусной кровати. И когда Олег Кулеша попросился вниз по причине больной спины, врач процедила: «У нас и одноногие лазят на второй этаж, так что у тебя — нет оснований».
— Новый год встретил в Барановичах, у меня как раз был этап. Тут, кстати, интересная история, ее хочу отдельно рассказать. «Этапку» охранники не цепляют, наши бумаги лежат в отдельных пакетах, которые нельзя трогать; фактически просто как скот на передержке побыл, одно условие — чтобы было тихо, ни шума, ни вопля. Вертухай нам даже тихонько включил радио, примерно в 23.30 мы наварили чаю, пригласили всех соседей по камере.
А люди же на этапе разные: кто-то возвращается на поселение, кто-то по сокращению срока едет уже на свободу, кто-то до суда. Простые воры, отсидевшие по 10-15 лет, не понимали, почему политические накрыли на стол.
Как раз в 23.34 — мы не могли этого видеть («этапки» находятся в старой части здания и метели такие, что ни черта не видно), но зато было слышно — начали бомбить салюты. И на вопросы, что вообще происходит, мы объясняли: есть белорусы, которые встречают Новый год в 23.34.
И это была такая сильная поддержка, понимание, что ничего не закончилось, что люди на свободе о нас помнят, заботятся либо просто держат кулаки. Я понимаю, что и в этом году узники будут ждать этого знака, а в зонах, поскольку метели нет, с верхних этажей могут не только услышать, но и полюбоваться…
Это можно устроить условно безопасно, хотя, думаю, каратели в это время будут бегать и следить, кто там что запускает — но умные люди придумают, как сделать.
«Выходило 80 копеек в месяц»
Начало 2023 года Олег встретил в бобруйской исправительной колонии. К политическим заключенным здесь всячески выказывали особое отношение: много человек сразу «въехали» в ШИЗО, другие обошлись без наказания, но карантинные условия язык не повернется назвать лучшими. По местным правилам, заключенные должны были быть на прогулочном дворике весь день, несмотря на мороз, дождь или жару.
— Завтрак, все в строй, проходит врач — даже если тебя колотун бьет, все равно скажет, что ЗДОРОВ. Видно, на инфракрасном термометре уже заранее нарисованы цифры, 36,4 для всех. Сейчас карантин идет 6-7 дней, у нас, наверное, был до 21, так как только закончился ковид. А потом тебя «поднимают» в отряд, и через 10 дней уже гонят на работу.
Первая работа в бобруйской колонии, рассказывает узник, — тянуть плоскогубцами проволоку из резины (кроме дерево– и металлообработки, здешнее производство специализируется еще на резиновых изделиях, тем более «Белшина» под боком и бесперебойно поставляет сырую резину).
Если простому зэку нужно натянуть, например, килограмм за смену, то политзаключенному — самое малое кило триста, чтобы только зачет был и чтобы не попасть в ШИЗО; лучше больше. Заработок? За эту работу выходило 80 копеек в месяц.
— А у меня ведь еще была задолженность перед государством, поэтому оперативник вызвал: мол, пиши заявление, что будешь все заработанное и 20% того, что будут присылать из дома, отдавать в доход государства. Бумагу я подписал, а потом выяснилось, что их бухгалтерия суммы к рублю не перечисляет.
Через пару недель, правда, перевели меня на промышленную зону — там работал в цехе деревообработки плотником, зарабатывал даже до 7 рублей. Ну вот их уже полностью с меня высчитывали.
Однажды, вспоминает Олег, его вызвали мастера и по советской еще телефонной связи начали уточнять опись сданных на склад вещей: что такое «шкарпэткі», а что есть «цішотка» — пришлось все перекладывать. От абсурда ситуации один из мастеров начал хохотать, второй ушел нервно курить и ругаться в соседнюю комнату.
— Понимаете, как там с белорусским языком, — иронично отмечает Олег. — И с математикой примерно то же, поэтому я «перебыл» срок в колонии на несколько недель, хотя должен был выйти раньше, так как время в СИЗО считается день за 1,5. Зато на этот последний срок меня перевели подметать пол в цеху — на половину ставки, и вот тогда в первый раз за все время моя зарплата составила 60 рублей.
Ну и из-за того, что я белорусскоязычный, конечно, отношение было соответствующее: курить хочешь — «попроси нормально», в отряд заселяешься — на тебе кровать, как всем политическим, у входа, да на самом сквозняке. Как-то так и жили.
— Когда до освобождения отсчет пошел на дни, не было ли страха, что на выходе заберут снова?
— Такие истории случались, и «политических» даже предупреждали, чтобы шли к остановке другим путем. Поэтому я попросил, чтобы за мной приехали на авто, и уже стихотворение с обращением прочитал, когда были в безопасности.
500 рублей и фуфайка как «соцпакет»
Но по освобождению ничего не закончилось: как говорит Олег, узники по сути, переходят из «зоны» на условную «домашнюю химию», оставаясь под наблюдением: внезапные проверки, особенно после 23 часов, проверка телефона (поэтому пользовался кнопочным), еженедельные вызовы в РОВД и просмотр пропагандистских фильмов, от которых кривились сами милиционеры.
И вишенкой на торте — обязательное трудоустройство, а «политических» никто на работу брать не хочет.
— Дотянули до того, что вызвали меня на ярмарку труда — проходила она, кстати, там же, где выборы подделывали, а в комиссии сидела дочь последнего первого секретаря райкома партии. А я в своем городе был довольно известный человек. Когда-то работал в Белорусском союзе молодежи (потом БСМ также пострадал от Лукашенко, произошел фактически рейдерский захват всех помещений и счетов, и на этой базе сделали нынешний БРСМ) и общался с разными людьми, в том числе при власти.
И когда я зашел, одна из присутствующих женщин говорит соседке: «Ну все, нам п***ц» — в пустом помещении все это отчетливо услышали, — смеется Олег.
Комиссия долго обсуждала варианты трудоустройства. Сошлись было на ЖКУ, но тамошний представитель аж подскочил на месте: «Вы что, ошалели?! У нас и так плохая ситуация с БЧБшниками, все трясется, если к нам его отправите — считайте, нет больше такой организации». Тогда предложили работу в колхозе, на яблочном хранилище. Платить обещали «по пятьсот». Рублей.
— Говорю: у меня долг перед государством, будут высчитывать 75%, то на жилье не хватит — у вас должен быть какой-то социальный пакет, чтобы меня поддержать? Говорят: есть фуфайка.
Усиленный контроль силовиков закончился для Олега рейдом перед Днем Воли и новыми «сутками», якобы распространение экстремистской информации — за ролик, размещенный в сети более 10 лет назад.
— «Белсат» рассказывал об истории Конституции Беларуси: когда была принята, как менялась. Ни одного «экстремистского» слова, просто исторический рассказ.
Следователи разделили этот ролик на кадры и пригрозили, что за каждый кадр будут сажать. В итоге — трое суток в ИВС, потом суд, назначили общественные работы — а дома успел побыть только 40 минут, даже сало осталось недожаренным на сковороде, так как через 40 минут снова оказался в ИВС.
В Беларуси я помогал людям, кому мог, было желание еще что-то успеть сделать — слава Богу, эти люди все спасены, они в безопасности. А тут пришлось уехать и самому. Не могу рассказать подробности, скажу только, что эвакуировал BYSOL.
— Вы рассказывали, что уезжали сильно больным. Как сейчас состояние здоровья?
— Да, я уже и из колонии вышел не в лучшем состоянии. Один раз потерял сознание прямо на построении, благо, люди за шиворот поймали и не дали упасть на землю — очнулся через сутки уже в больнице.
Второй раз так прихватило почки, что ребята думали в тележке в медчасть отвезти, но понимаете, там асфальт, как в Советском Союзе, одно название — трясло так, что кричал от боли, терял сознание, то на досках донесли до калитки, а там ждали уже ребята-заключенные из отряда, доволокли до больницы. И только тогда дали больничный, чтобы отлежаться несколько дней.
Также зрение сильно упало. И на последних сутках, и на пути через границу тоже хватанул холода немного — короче, сильно простудился. И уже в Польше начали вылезать болячки одна за другой.
Слава Богу, попал под программу лечения, и она на самом деле работает. Знаю, что по ней людям делали операции на глаза, на слух, зубы — у кого что наиболее обострилось в заключении.
Когда политзаключенный становится бывшим
Сегодня главное дело для Олега Кулеши — помощь политзаключенным, так как ежедневно не отпускают мысли о людях, кто остается в Беларуси за решеткой.
Понимаю, что вопрос политзаключенных сейчас не стоит так остро, как было в 2021-м — он существует, но уходит из центра внимания, люди устают. И когда-то придет такое время, будут говорить: ну узники, что с того. А этого нельзя допустить — ведь там люди продолжают находиться в невыносимых условиях прямо сейчас, несправедливо осужденные сидят в белорусских тюрьмах!
— Поэтому я уже на первой большой акции, в которой принял участие в Польше, начал стучаться с этим вопросом к Павлу Латушко, к Александру Кабанову. Ведь просто закрытое сообщество бывших узников — это не тот вариант, нужно делать серьезное дело.
Я предложил создать ассоциацию, которая бы не только объединяла, но и помогала — причем не только белорусам, которых признали политзаключенными правозащитники (хотя надо отдать должное «Весне» — спасибо им, они делают огромное и очень важное дело, но дело в том, что это делается по заявительному принципу, и не обо всех случаях политического преследования правозащитники знают и фиксируют).
Впрочем, путь к появлению Белорусской ассоциации политзаключенных «Да волі» не был простым — возможно поэтому, считает Олег, что белорусы, не имея опыта жизни в демократических условиях, получают его только сейчас, через шишки, ссоры, склоки и расколы:
— Так и мы поделились — но самое прекрасное, что уже снова объединяемся, — улыбается собеседник «Салідарнасці». — На сегодня БАП «Да волі» — это узники в Швейцарии, Польше и Литве, возможно, скоро присоединится Грузия.
Мы поняли, что не можем официально регистрироваться, а будем существовать, как общественная организация, пока не разберемся сами, кто мы такие, что мы делаем. Сейчас идет движение на объединение, потихоньку растем — сейчас нас около 50. И это, подчеркну отдельно, не только те, кто официально признан политзаключенным, но и те, кто был на «домашней химии», кто подвергся другому политическому преследованию.
— В названии нет определения «бывшие политзаключенные» — если не ошибаюсь, это принципиальный момент, и вы говорили, что бывших политзаключенных нет?
— Да. Бывшим политзаключенный станет тогда, когда он вернется домой, пройдет суд, и с него будут официально сняты все обвинения. Иначе, даже выходя на свободу, политзаключенный просто попадает из маленькой зоны в большую — ведь территория нашей страны сегодня и есть одна большая зона, где могут прийти ночью, поднять с постели и завезти в ИВС даже «по подозрению» в экстремизме, так как законов нет…
Некоторые из белорусов, перебравшихся в Польшу 10-15 и более лет назад, не до конца понимают нашу ситуацию, рассказывают, как тяжело им пришлось работать, чтобы начать здесь новую жизнь. А я объясняю принципиальную разницу: мы приехали не по своему желанию, не в поисках более вкусного хлеба и более высокого заработка, — никто из политзаключенных не хотел покидать свою страну, но вынужден был это сделать. И возвращаться, пока не произойдут перемены, нам некуда.
За прошедшие полгода Белорусская ассоциация политзаключенных «Да волі» сделала немало: активисты провели 21 мая в Музее свободной Беларуси большую акцию солидарности с политзаключенными, присоединились к марафону «Нам не все равно», благодаря чему более 100 семей получили помощь; недавно вместе с другими представителями белорусского сообщества Олег Кулеша встречался с маршалом Сената Польши, а для 30 детей политзаключенных активисты устроили трогательный праздник на Рождество — с мероприятием, подарками и угощениями.
— Если подводить определенные итоги года, надо еще сказать: благодаря сотрудничеству с польским инвестором нам удалось оказать денежную помощь 160 людям, политзаключенным и беженцам, — по 3 тысячи злотых. Когда человек только приезжает, это очень нужная поддержка, — добавляет Олег Кулеша. — Елка для детей политзаключенных тоже получилась благодаря сотрудничеству: по приглашению НАУ в Музей свободной Беларуси обратилось представительство Фландрии в Польше, и совместно мы сделали этот праздник.
Елочку нашли красивую, много народу бегало, закупало подарки, чтобы до последнего пенёнза все пошло на это дело, а те белорусы, которые устраивали сладкий стол, еще дополнительно сделали подарочки — сшили игрушки.
«Не всегда это будет легко и даже не всегда видно»
— Вопрос политзаключенных — один из самых болезненных. На ваш взгляд, есть ли сегодня реалистичная стратегия их освобождения?
— На самом деле понимание того, как освободить политзаключенных, никогда не исчезало. Ответ один: освободить нашу страну. По отдельности эти вопросы рассматривать невозможно.
Когда Координационный совет обсуждал вопрос торговли, санкции в обмен на освобождение политзаключенных, я как раз присутствовал на слушаниях. Поразило, что об узниках говорят люди, имеющие заочные приговоры, в то время как ни один политзаключенный в состав КС не попал; что звучат реплики типа «революция проиграла, мы тут не при чем»…
В ответ я спросил: какими санкциями вы собираетесь торговать — разве хоть одну санкцию по политзаключенным вы ввели? Во-первых, все ограничения приняты не нами, а странами Евросоюза. Во-вторых, ни одной санкции по политзаключенным нет. А вот если появятся санкции по группам товаров, если Лукашенко будет неуютно сидеть на диване, так как обойти наложенные ограничения невозможно, — тогда будет результат.
И если хотя бы те, кто имеет ограничения по состоянию здоровья, повыходят — уже большой результат.
Ведь Лукашенко, которого пропаганда преподносит как «сильного вождя», на самом деле трус, который понимает только силу и строит какую-то свою «Белоруссианию», в которой сможет оставаться у власти. Поэтому такое большое количество политзаключенных «организует» сам режим, и, как отмечал в эфире БТ гражданин Швед, в начале 2023 года было заведено 12 тысяч дел «экстремистской направленности», а в конце — уже 16 тысяч.
Но даже в таких условиях, считает Олег Кулеша, важно не опускать руки. Или — как раз в таких.
— Возможно, у нас получится устроить на работу одного политзаключенного. Если да, то одна жизнь повернется к лучшему. Это рождественское чудо или результат наших усилий?
То есть мы сами создаем приятные и неприятные события. Если мечтать о том, что завтра мы заходим в Беларусь — это возможно только с оружием. У нас есть оружие? Нету. И взгляда такого нет. Избран другой, мирный путь, ибо никто, кроме сумасшедших, не желает, чтобы лилась кровь на нашей земле.
Ну а если мы выбрали такой путь, то должны идти по нему, приближать позитивный результат ежедневной работой. Не всегда она будет способствовать денежному положению, не всегда это будет легко и даже не всегда видно. Но — результат будет.
Я смог донести маршалу Сената свою историю, рассказал, как сложно белорусам с выдачей гуманитарных виз — услышали, обратили внимание. И это тоже результат, ради которого нужно было пройти долгий путь, так как туда с улицы не попадают. Нам сказали, что знают белорусскую ситуацию и будут помогать. Значит, продолжаем двигаться дальше.
Останавливаться нельзя. Ведь в белорусских тюрьмах и сегодня, и завтра люди встанут утром, позавтракают (в воскресенье дадут четыре ложки пшена, вареное яйцо) и будут грести снег. Для них нам нужно как можно раньше пройти непростой путь объединения.
Когда мы вернемся домой, прежде всего нужно будет восстанавливать разрушенную страну: создавать новые законы, делать новую армию и силовой аппарат, честные суды, восстанавливать адвокатуру. И только тогда возможна реабилитация тех белорусов, кто пострадал от политического преследования.
Читайте также:
Комментарии