Актер Сергей Чуб: Русские рассказывали, что «мы все братья», и я не выдержал: «Все, братья, приехали — выходим!» И высадил
Купаловец рассказал «Салідарнасці» о работе и удивительных случаях в такси, точке слома в эмиграции и полном позитиве.
Сергей Чуб живет в Польше почти два с половиной года, 4 октября ему исполняется 44 года.
— День рождения для меня — самый позитивный день, потому что тебя и обласкают, и скажут много приятного, домашние испекут любимые тортики.
Я не придаю этому дню большого значения, но это день, когда я могу расслабиться. В прошлом году на мой день рождения мы с Зоей Белохвостик и спектаклем «Mój Chleb» ездили на гастроли. Это был чудесный день рождения: и поработал, и потом посидели в отеле.
— Но тогда вы писали в инстаграме, что «это тяжелый день для меня. Как говорил мой Якимка в «Павлинке», нет такого зла, чтобы оно на добро не вышло…»
— Все мы здесь, в эмиграции, переживаем эмоциональные всплески в разные стороны. Бывает, живешь, и все спокойно: работа есть, знаешь, что и как, польский язык подучил.
Но в какой-то момент что-то «выстреливает», и снова накрывает депрессией, снова не понимаешь, что, как и зачем. Начинаешь копаться: что я сделал не так? Понимаю, что это повод обратиться за психологической помощью, но я привык разбираться с этим сам.
Вот и год назад «выстрелило» и было больно. Когда осознал, что в творчестве здесь, в Польше, будет сложно найти работу, придется искать работу на складе или в магазине, или идти в такси — это сильно ударило. Понадобилась неделя, чтобы это пережить, переработать. Собака была рада — мы могли гулять по пять часов подряд.
Но в голове крутились мысли: «Я учился четыре года в Академии искусств, 20 лет работал в Национальном театре — а что теперь?»
Переосмыслил, пережил. Сделал документы, арендовал машину и пошёл работать в такси.
— Какой был самый сложный момент в этой работе?
— Не творческая работа, поток людей, иностранцы — ну и ладно, не страшно. Но я даже не мог представить, как брать деньги. Просить или что?
Потом понимаешь, что это профессия, как и другие: оказываешь услугу — платят. Трудно было принять, что теперь будет так.
Поэтому, если можешь время от времени работать по профессии — замечательно. Слава Богу, нам помогли, и мы делаем новый спектакль с режиссёром Александром Гарцуевым.
«Пытался меня убедить, что белорусы сами виноваты, потому что народ заслуживает президента, которого заслуживает»
— В профессии водителя сталкиваешься с разными людьми. Какие были случаи?
— Мне уже говорят: «Напиши книгу!» Страшных — может быть один, когда пьяному поляку что-то не понравилось. Но это исключение.
А смешных случаев было столько… Самое нелепое — клиент позвонил и начал объяснять по-английски, что ввёл неправильный адрес. А я не знаю английского. Он говорит, я пытаюсь уловить отдельные слова, понимаю, что он где-то там в стороне стоит, говорю: «О'кей, андэстэнд…»
Приезжаю, он по-английски лепечет. Садится, видит в машине белорусскую ленту, бело-красно-белый флаг и говорит: «А зачем мы так мучились?» Я только смог ответить, что он первый начал (смеётся).
— Какие пассажиры раздражали больше всего?
— Были с российским паспортом. Когда начинали рассказывать, что «мы все братья», я не выдерживал: «Всё, братья, приехали, выходим». Однажды даже не довёз, когда сказали: «Мы не понимаем, почему нам везде так не рады».
На что я ответил: «Я даже объяснить вам не могу. Может быть, потому что вы напали на другую страну? Может быть, потому что вы задолбали всех называть братьями?!»
Ну и высадил из машины. Не знаю, что они тут делают, таких вообще нужно депортировать.
Однажды ехал польский историк, который хорошо говорил по-русски. Пытался убедить меня, что белорусы сами виноваты, потому что народ заслуживает президента, которого имеет. А под лежачий камень вода не течёт.
Это была продолжительная поездка, и я рассказывал ему о Беларуси, о запрете на работу, о невозможности что-либо сказать, держать в руках свои национальные цвета, о негласном запрете на использование родного языка, когда национальные театры вынуждены переходить на русский. О количестве политзаключённых. Он слушал, а в конце сказал: «Спасибо вам, вы немного перевернули мой мир».
«Я был в одном шаге от того, чтобы сесть в машину и поехать обратно в Беларусь»
— Какой был самый сложный период за 2,5 года эмиграции?
— Первый месяц после переезда. Это был тот момент, когда жильё в Варшаве закончилось, весна 2022 года. Меньше чем за полторы тысячи долларов вообще ничего не было.
У меня волосы дыбом. С женой, дочкой и собакой ютились у друзей. Или я с собакой по мотелям, а жена с дочкой у знакомых.
Я был в одном шаге от того, чтобы сесть в машину и поехать обратно в Беларусь. И в последний момент нашлась отличная квартира по нормальной цене в хорошем районе. Как-то всё и пошло.
— Олег Гарбуз говорил, что было бы хорошо, если бы купаловцам помогли с арендой площадки. Может, что-то изменилось?
— Ситуация до сих пор сложная, но сейчас, благодаря нашему польскому другу Войцеху Урбаньскому, режиссёру спектакля «Зэкамерон», мы установили контакт с руководством Драматического театра Варшавы. Нас там услышали, и у нас есть возможность использовать их маленькую сцену Scena Przodownik (Olesińska 21). Поэтому «Зэкамерон» и предстоящая премьера будут проходить там.
Мы даже иногда шутим с Олегом Гарбузом, что жизнь заставила разбираться во всём: в польском законодательстве, налогах, как составлять договоры, как работают эти билеты, которые нужно продавать. Никогда не думал, что лично буду заниматься прокатом белорусских спектаклей в Польше. Что буду договариваться с площадками, знать, сколько стоит аренда, сколько где мест, схемы залов…
Иногда говорю Олегу: «Если завтра придётся вернуться в Минск, у нас с тобой такие навыки — менеджерские, бухгалтерские. Мы что, с тобой снова пойдём работать артистами и выполнять чьи-то указания? Олег, мы с тобой выросли, нужно это использовать!»
Кажется, шутка, но мы действительно подняли уровень.
«Не понимаю, почему какой-то колхозник в камуфляже с матами объясняет, куда мне идти»
— До 2020 года вы снимались в российском кино, где могли бы и остаться. Зарабатывать потихоньку на семью: «Ай, я вне политики»!
— Каждый второй сейчас так говорит. Я никогда особо не интересовался политикой. И то, что начало происходить в 2020 году, для меня было не политикой, а чем-то человеческим, личным.
Сейчас многие говорят: «Мы проснулись и заинтересовались политикой». Меня затронула не политика, а то, что происходило. То, что начали избивать людей, стрелять в них, то, что я не мог пройти по улице с национальными цветами.
Я учился в школе по бело-красно-белому учебнику истории Беларуси. И сейчас не понимаю, почему какой-то колхозник в камуфляже с матами объясняет, куда мне идти. Он не главный в этой жизни, не главный в этом обществе.
Вот это перевернуло мой мир. Мне и сейчас не до политики. Я не вмешиваюсь, не совсем понимаю тех, кто этим занимается. Понимаю, однако, что это грязно, тяжело и это не моё.
Меня интересуют люди, как выживают наши белорусы, я читаю все новости, кого схватили, кого освободили. Человеческие темы. Слово «политика» я бы заменил на «человеческое достоинство».
Я долго формулировал свою проблему, свой «дефект», у меня с детства обострённое чувство справедливости. Это беда для тех, кто этим страдает. Я не могу молчать, поэтому и не смог там остаться.
— Вы говорили про цвет учебников, про невозможность ходить по улице со своим флагом. Но, простите, до 2020 года мало кому, кроме оппозиции, это приходило в голову… «А в 2020 году ему не дали».
— Возможно, это было какое-то своё пробуждение, чувство человеческого достоинства, ощущение, что тебя заставили об этом задуматься. Я и задумался. И ответил себе на вопрос — кто я: я белорус, мой язык — белорусский, а мой флаг — бело-красно-белый.
Да, до 2020 года массово не носили бело-красно-белые браслеты, не было наклеек. Я знал о БНФ, чем они занимаются, но видел это со стороны. Можно сказать, что было своеобразное соглашение с государством: тебе давали много работы — на телевидении, съёмки, антрепризы, репертуарный театр — а ты никуда не лез. Такая социальная сделка между гражданином и государством.
И когда эта сделка треснула, когда начали понимать, что нас обманывают, мягко говоря…
— Но ведь обманывали и раньше, много лет.
— Да, но были какие-то границы. Купаловский театр вообще особо не трогали. Мы знали, как к нам относятся в администрации, мы всегда были рассадником зла, знали, что нас прослушивают. К нам приходили и пьяные, и трезвые люди в штатском и вербовали.
— И вас тоже?
— Да, помню, сидели с дядькой в буфете, он предлагал сотрудничать, рассказывал о всех «преимуществах двойного существования». Ничего особенного делать не нужно было: слушать, что говорят коллеги, если что-то не то — можно позвонить куда нужно.
Очень спокойно обрабатывали: как хочешь, это не принуждение. Ну появится у тебя ещё одна банковская карта, что-то на неё будет капать.
Я не мог поверить, что это происходит со мной: «Они что — меня вербуют?..» — «Ну, передумаешь — звони».
«Почти каждый из нас проходил точку слома»
— В анонсе «Зэкамерона» написано о парадоксальной способности человека не терять себя и сохранять чувство юмора даже в условиях неволи. Кажется, это сейчас относится ко всем нам, не только к политзаключённым.
— Да, согласен. Разговаривал с теми, кто прошёл несколько суток или больше. Многие говорят, что если бы мы там не придумывали что-то и не смеялись, можно было бы сойти с ума. Придумаем какую-то чушь и хохочем. И час, и три, и на следующий день можем снова раскручивать то же самое.
Это действительно помогает держаться. Даже здесь, в вынужденной эмиграции, мы понимаем, как всем тяжело: не хватает работы, денег. И почти каждый из нас проходил точку перелома. Когда всё рушится, человек становится злым и неадекватным. И все понимают, что нужно немного подождать, чтобы человек перезагрузился.
Мы не можем позволить себе ругаться или обижаться друг на друга. Поэтому во всех чатах наших разных проектов всегда есть юмор и байки. Так и держимся, с юмором. Люблю юмор, сатиру и позитив в любых проявлениях.
Поэтому, когда мы взялись за «Зэкамерон», знали о желании Максима Знака — вложить туда юмор и свет. Так и старались работать.
Некоторые говорят: «Мы бы пришли к вам на «Зэкамерон», но этот мрак уже достал, не хотим». А там нет мрака!
Ну да, мы довольно весело рассказываем о грустных вещах. От них никуда не деться. Но мрака нет. Приходите с нами петь, смеяться — у нас всё нормально.
Главная задача была показать, что люди держатся, с юмором и улыбкой идут дальше. Несломленные, потому что именно юмор помогает удержаться на жизненной волне, какой бы тяжёлой и высокой она ни была.
«Стакан не наполовину полон или пуст. Стакан есть!»
— А как в сегодняшних условиях жить с обострённым чувством справедливости? Где брать надежду на лучшее завтра?
— Без веры и надежды вообще сложно жить. Это столпы, на которых я держусь, но, к сожалению, они пока где-то впереди.
Я оптимист, даже максимальный. Стакан не наполовину полон или пуст. Стакан есть! Это главное, это уже плюс.
Всё в наших головах. Поэтому я не просто верю, я знаю, что всё это закончится, вопрос времени. И сейчас нужно жить и работать, чтобы дождаться того времени, когда всё начнёт меняться.
Мой оптимизм тоже иногда ломается — я ведь человек! Но настраиваю себя, что я не просто верю, я знаю: я встречусь со своими друзьями и коллегами-купаловцами с теми, кто сейчас в Минске. В здании на улице Энгельса, 7. Сейчас там нет Купаловского театра, потому что Купаловский театр сейчас где угодно, только не там. Но мы обязательно там встретимся и будем вместе!
— Если помечтать, что завтра вернёмся в свободную Беларусь, что бы вы сделали в первую очередь?
— Раньше я очень любил рыбалку и каждое лето ездил или на Припять, или на Неман. До 2020 года я там бывал, но с тех пор не держал удочку в руках.
И вот когда мы вернёмся, после объятий с друзьями и родными, я соберу палатку, возьму удочку, собаку и поеду на Неман. Там есть отличные места, где можно просто тихо посидеть, а, возможно, от радости даже немного и поплакать.
Комментарии