Сегодня мало кто догадывается, что почти столетие белорусского первопечатника называли вовсе не Франциском. За ошибку историка вцепилась российская и советская пропаганда, чтобы обосновать «русскость» Скорины. Несмотря на давнее развенчание этого мифа, на родине печатника по-прежнему находятся силы, продолжающие эту линию. «Наша Ніва» разобралась, как возник и развивался миф о печатнике Георгии Скорине.
Интерес к личности печатника возник не сразу. Наследие Франциска Скорины стало вызывать научный интерес к нему только с конца XVIII — начала XIX века. А постоянная заинтересованность, когда его почти ежегодно упоминали в публикациях, началась только со второго десятилетия ХІХ века.
Это было время, когда в Российской империи активно исследовался пласт старинных, в том числе и печатных, книг, а также славянские литературы, языки и «наречия».
В первые десятилетия XIX века авторы идентифицируют Франциска Скорину как одного из первых славянских издателей, но все остальные обстоятельства его жизни вызывают споры.
На тот момент никакого национального и героического флера фигура Скорины, естественно, не имела, так как еще не созрела сама белорусская нация, чтобы на нее претендовать.
Император Александр и проводил сравнительно мягкую политику на недавно присоединенных землях Великого Княжества Литовского, которые, правда, в российском сознании продолжали восприниматься как «польский край». Шляхта допускалась в администрацию, развивалось польскоязычное образование, функционировал Виленский университет, особо не нарушалась политика толерантности в отношении униатской церкви.
Но в 1820-е годы империя сходит с либерального пути, на «возвращенных от Польши землях» начинает проводиться совсем другая этнокультурная политика.
После подавления восстания 1830-1831 годов («польского бунта») российские власти и интеллектуальные элиты обращаются к «русскости» белорусского крестьянства. Правда, идея, что белорусско-литовские земли — это исконно российские (русские) земли, появится еще позже, в середине века, во времена Александра II.
Речь начинает вестись о «кровной» связи местного населения с великорусскими соотечественниками в пределах одной «русской нации».
В 1822 году Константин Калайдович в статье «О белорусском наречии» впервые отождествляет деятельность Скорины с белорусчиной, но в специфической манере:
«Древнейший пример изменения чистого языка Славянского, принявшего чуждые слова и речения, составившие впоследствии наречие Белорусское, находится в переводах Доктора Франциска Скорины».
В других публикациях отмечается, что его язык «русский», но при этом он явно уступает в весе лицам зачинателей «первого книгопечатания в России» Ивана Федорова и Петра Мстиславца, которых позвал работать в Москве царь Иван IV.
В 1850-е годы некоторые церковные деятели называли Скорину полонизатором, который своим переводом с «большой примесью полонизмов» засорил сакральный язык Библии. Ему противопоставляются защитники церковнославянской чистоты — все те же Федоров и Мстиславец.
Неоднократно высказываются тезисы о «польщизне» скориновских произведений. Велись споры о его религиозной принадлежности, но на тот момент образ «русского католика» был вполне приемлемым.
Однако после позорного поражения Российской империи в Крымской войне 1853-1856 годов на «западных землях» повсюду начинают предпринимать меры, чтобы повысить лояльность к имперской власти. Правда, что именно делать — то ли усиливать белорусскость, то ли «литовскость», то ли задабривать шляхту, то ли русифицировать костел, то ли переводить всех в православие, — было трудно определиться.
Помогло очередное освободительное восстание 1863—1864 годов, после которого власти избрали направление на тотальную русификацию края.
Именно это время совпадает с первыми шагами по популяризации старинного славянского печатника Скорины. Развитие идеи о возможном православном происхождении открывало новые перспективы наполнения образа первопечатника положительными чертами в рамках российского имперского дискурса.
Одним из первых в 1867 году достаточно обоснованно и однозначно заявил, что Скорина не мог исповедовать ничего, кроме православия, российский библиограф Алексей Викторов. Автор часто использует «русский» для обозначения скориновского языка, национальной принадлежности либо самоопределения.
Но оставалась одна небольшая неувязка, которая не вписывалась в общую «русскость» печатника — он носил явно католическое имя Франциск.
Еще в 1858 году в «Собрании государственных и частных актов, касающихся истории Литвы» была опубликована привилегия Сигизмунда и с именем первопечатника в следующем виде: «Georgij Franciscij Skorina».
«Georgij» было истолковано как имя Георгий, но это был единственный случай его употребления из всего комплекса первоисточников, включая его собственные тексты.
Новое имя позволило включить печатника в пантеон русских героев. Правда, массового характера использование имени «Георгий» в отношении Скорины после публикации документа не получило. Не упоминалось оно и у Викторова, который утверждал «русскость» печатника. Иногда писалось двойное имя «Франциск Георгий».
В 1875 году Антоний Петрушевич, греко-католический священник из украинской Галичины, которая после первого раздела Речи Посполитой полностью вошла в состав Австрии, опубликовал статью «Франциск Скорина — издатель в Праге чешской в 1517 г.», в котором попытался объяснить происхождение второго, католического имени — Франциск.
Здесь стоит отметить, что в Галичине, которая единственная из восточнославянских земель не попала в состав Российской империи и где также видели, как российские войска подавляют революцию 1848-1849 годов в Венгрии, сложилось мощное интеллектуальное течение «москвофилов». К таким «москвофилам» принадлежал и Петрушкевич.
В своей статье о Скорине Петрушкевич поддерживал мнение о его православном происхождении, а насчет католического имени предположил, что печатник принял его условно, чтобы поступить в Краковский университет. Этот тезис просуществует чрезвычайно долго и вступит в новую силу в следующем столетии при совершенно иной власти.
История с именем Георгий начала развиваться самостоятельно, на его основе даже начали придумывать новые имена — «Юрий» и даже «Григорий», как его в 1897 году называл историк церкви Иван Малышевский.
Скорина наряду с князьями Андреем Курбским и Константином Острожским становятся в российском дискурсе частью оппозиции католической пропаганде. Борьба происходит с помощью религиозной литературы, которая пишется в том числе и «западным языком» с «белорусскими» предисловиями.
Наследие первопечатника становится объектом исследований либо используется для примеров целым рядом профессиональных исследователей с высокой репутацией. Некоторые из них четко подчеркивают особенность исторической Литвы. При этом наряду с «западнорусским» постоянно использовался термин «белорусский» в отношении книжного языка Великого Княжества Литовского. Многие авторы XIX века напрямую связывают белорусский язык Скорины с языком жителей белорусских губерний Российской империи.
Если подобный взгляд на белорусскость Скорины, пусть и чисто терминологическую, был нормальным для российских интеллектуалов, то и молодое белорусское национальное движение никак не могло обойти его фигуру. Активное присвоение печатника белорусским движением сняло вероятность его монополизации другими, в том числе и российской, национальными культурами.
Бурные события начала XX века и расцвет национального движения очень удачно совпали с празднованием в 1917 году 400-летия белорусской печати, которое отсчитывали с момента издания Скориной в 1517 году в Праге своей Библии. На это событие откликнулись многие белорусские издания и деятели, в том числе свои статьи о Скорине напечатали языковед Язеп Лесик, литературовед Максим Горецкий, Ромуальд Земкевич и другие.
Католическое имя Франциск или Франтишек не входило ни в какие противоречия с идеями и целями белорусского движения, а потому во всех публикациях именно оно использовалось как основное.
Правда, обстоятельство с именем Георгий также упомянули параллельно с вопросом о вероисповедании.
«Трудно согласиться, чтобы Скорина, ради поступления в университет в Кракове, стал вместо Юрия Франциском, как это пишут некоторые российские ученые. Краковский университет в начале XVI века был очень прогрессивным, и религиозные убеждения мешать никому не могли», — писал Земкевич.
Интерес к Скорине закрепил очередной 400-летний юбилей, отмечавшийся в 1925 году — в годовщину белорусской печати в Вильне. Он вновь оставил после себя множество публикаций касательно личности первопечатника как в Советской Беларуси, так и в западнобелорусской и эмигрантской печати. Преимущество вариантов имени Франциск сохранилось. Вацлав Ластовский хоть и пишет, что Скорина был крещен под именем Юрий (Георгий), но все равно упоминает о нем как о Франциске.
В том же юбилейном 1925 году польский исследователь Генрик Ловмянский проанализировал еще один акт 1532 года — грамоту Сигизмунда Старого — и обратил внимание, что просветитель там назван egregius Franciscus Skorina de Polocko, поэтому на страницах журнала Ateneum Wileńskie предположил, что писарь в документе перепутал слова Georgius и egregius (т. е. достопочтенный, славный).
Также он доказывал католическое происхождение Скорины и обращал внимание на то, что культ Святого Георгия, хотя более распространенный на Востоке, не был чужим на Западе и в Польше. Кроме того, в актах университета написано, что во время поступления Скорины среди абитуриентов были люди с именем «Георгий», поэтому скрывать свое настоящее имя белорусскому первопечатнику не имело бы смысла.
Адам Станкевич, чью брошюру о Скорине Ловмянский раскритиковал и который придерживался версии о православном происхождении первопечатника, откликнулся на открытие достаточно скептически: «Вышло, правда, довольно удобно и остроумно, но чтобы научно убедительно, то не скажу».
Ситуация кардинально изменилась в 1930-е годы — так же как Менск стал Минском, Франциск попутно вновь превратился в Георгия.
Эти два события, конечно, неслучайны, они части процессов денационализации, русификации и свертывания белорусизации, которые достигались советским государством через массовые репрессии, наиболее сильно ударившие по белорусской интеллектуальной элите.
Исследователи, обращавшиеся в то время обращались к фигуре Скорины, как и русские исследователи XIX века, «хотели видеть полоцкого печатника обязательно православным деятелем».
Была подхвачена и расширялась версия о том, что Скорина при поступлении в Краковский университет будто бы принял католическое имя Франциск вместо православного Георгий, полученного им при рождении; позже же новое свое имя он закрепил навсегда, подписывал им все свои издания и под этим именем стал известным и прославленным ученым-гуманистом.
В 1940-1950-е годы мнение о настоящем имени Георгий стало господствующим.
В 1946 году Михаилом Климковичем была переведена с русского языка драматическая поэма Николая Садковича и Евгения Львова под названием «Георгий Скорина». В ней среди прочего были затронуты вопросы вероисповедания и имени первопечатника. Королевский врач Балинский оправдывается, что сменить имя на Франциск пришлось в силу необходимости:
Князь Глінскі.
«Як ты пашыцца ў дурні караля прымусіў?»
Балінскі.
«Хварэе наш кароль, і ад хваробы лекаў
Шукае ў добрых справах. Падагрэў
Я гэту думку ў ім, і ён паперу выдаў.
Адно, Лукаш, яму не мог сказаць я,
Што сын твой грэцкай веры і імя
Яму прышлося запісаць Францышак,
А не Георгій. Што-ж? Калі мана ратунак
Ды яшчэ адзіны, няхай даруе бог».
Тое ж самае пасля пацвярджае і сам Скарына:
«Георгій я і ёсць. Францышкам тут назваўся,
Каб да навукі дапусцілі».
Создается образ агрессивного католического Запада, который заставляет Скорину скрывать свою сущность, так как «русский к наукам неспособен», а схизматику откажут в приеме в университет. И это хорошо ложится на ту внешнюю политику, которая в то время проводилась советским государством.
В 1951 году также увидел свет исторический роман «Георгий Скорина» Николая Садковича и Евгения Львова.
Характерной является кандидатская диссертация историка Валентины Чепко «Общественная и культурная деятельность Георгия Скорины», которую она защитила в 1955 году. Она представляет собой ценный источник о тогдашних советских представлениях о личности печатника и современных ему обстоятельствах, где игнорируются факты в пользу политической конъюктуры.
«Отбрасывая в сторону предположение о каком-то магическом обряде, связанном с присваиванием при рождении ребенку двойного имени, можно согласиться с мнением о том, что Скорина был вынужден взять себе католическое имя, как средство маскировки, для того, чтобы иметь возможность прослушать курс в Краковском университете. Но принятие им того имени, которого он, очевидно, вследствие привычки и официальной необходимости (все документы о его образовании выданы на это имя) придерживался и впоследствии, совершенно не свидетельствует о том, что он перешел при этом в католичество.
Это был простой формальный акт, с которым Скорина не думал совмещать перемену веры и связанных с ней в Средние века убеждений. Вся дальнейшая деятельность Скорины доказывает это».
Показательна и реакция белорусской послевоенной эмиграции на советскую «георгиану». Вот как белорусский скориновед Витовт Тумаш, председатель Белорусского института науки и искусства в Нью-Йорке, писал отцу Петру Татариновичу, который жил в Риме:
«В своем обнаглевшем русификаторском наступлении Москва старается русифицировать не только сегодняшнюю Беларусь, но и ее прошлое, ее историю. Один этому пример — Скорина у них уже не Франциск, а Георгий, хотя этим именем сам Скорина никогда себя ни в одной печати своей не называл.
Крещен он был Юрием, но именем этим не пользовался. Волю Скорины уважали и российские царские авторы, и в своих трудах они всегда именовали его Франциском, а не Георгием. Шовинизм красных российских авторов в этом случае оказался куда хуже царских.
Им уже имя Франциск никак через горло не пролезает, так как из этого самого имени сразу видно, что он не россиянин. И это они вбросят и нашим минским ученым, которые должны будут за ними также выкидывать имя Франциск».
Насаждение Георгия начало спадать вместе со смертью Сталина, развенчанием культа личности и ослаблением идеологического давления в последующие десятилетия. Ключевым событием в определении отношения к имени Франциск, как к настоящему имени Скорины, стал очередной юбилей — 450-летие белорусского книгопечатания в 1967 году.
Накануне празднования вопрос об имени Скорины специально рассматривало бюро отделения общественных наук Академии наук БССР.
Бюро ознакомилось с мотивировками, связанными с именем Скорины и приняло решение: полный вариант его имени писать «Франциск (Георгий) Скорина», а короткий — «Франциск Скорина».
Было решено оставить «Георгий» в полном варианте имени первопечатника по той причине, что этим именем он называется во многих научных работах, написанных в 1930-1950-е годы.
В 1969 году литературовед Степан Александрович вновь пришел к выводу, что при поступлении в Краковский университет Скорине вовсе не было никакой нужды менять православное имя на католическое, так как это учебное заведение в то время было открыто не только для католиков, но и для православных.
Дело в том, что во время, о котором идет речь, в Польше действовал закон 1484 года, приравнивавший в правах Православную церковь к Католической. Положение изменилось позже, когда начались усиленная полонизация и окатоличивание белорусов и украинцев, когда полемическая борьба вокруг унии принесла более четкое разграничение между православием и католицизмом. Однако и позже отдельные деятели попадали в католические университеты Речи Посполитой.
Внимательно изучив архивы Краковского университета того времени, когда там обучался Скорина, исследователь заметил, что «школяров с именем Георгий, приехавших из Беларуси и Литвы, очень много», а также, что «имя Георгий имели не только православные».
«Если бы Скорина имел имя Георгий, то никакой нужды его менять на другое не было. Значит, Франциск — имя его собственное, с которым он приехал из дома», — подытожил Александрович.
В 1980-1990-е годы, на волне очередного национального возрождения, о Георгии вновь забыли все, споры велись в основном вокруг вариантов написания имени Франциск.
Значимым событием стало первое полное издание документов и материалов, приуроченное к 500-летию со дня рождения Скорины. Сборник составил сотрудник Института литературы Академии наук, литературовед Виктор Дорошкевич при активном участии Адама Мальдиса и Вячеслава Чемерицкого.
По просьбе Мальдиса были вновь найдены и скопированы для сборника документы, среди которых была «прагматическая санкция», поданная самим Скориной в познанский совет.
В отличие от сокращенной и поспешной копии, что была сделана с этого документа нерадивым канцеляристом, приписавшим имя Georgij, в оригинале это был обычный канцелярский эпитет egregius — достопочтенный, как и утверждал когда-то Ловмянский. На этом споры по поводу имени Скорины должны были быть закончены.
Но в 1995 году, уже после прихода к власти Лукашенко, последний созыв Верховного Совета Беларуси утвердил постановление о государственных наградах, среди которых был орден Франциска Скорины, правда, без описания его внешнего вида.
В 1999 году Лукашенко издал указ, утверждавший вид государственных наград. Несмотря на неоспоримую убедительность доводов белорусских ученых, внешний вид ордена был прописан следующим образом:
«Овал окаймлен бело-голубой эмалевой лентой с надписью «Франциск Георгий Скорина».
Правда, в широких кругах про это имя окончательно забыли, нет его и на памятниках, и в названиях улиц, хотя когда-то в советское время улицу в Полоцке переименовывали именно в честь Георгия Скорины. Единственной, кто в Беларуси продолжает упорно цепляться за ошибочное имя, является Православная церковь Московского патриархата, которая никак не хочет попрощаться с мифом о православном происхождении первопечатника.
Горько и иронично, но Мальдис, причастный к окончательному определению настоящего имени печатника, в 2013 году получил из рук Лукашенко тот самый орден с ошибочным именем.
В отличие от предыдущих важных юбилеев, которые способствовали исправлению старых представлений об имени первопечатника, празднование 500-летия белорусского книгопечатания в 2017 году не привело к изменению вида одной из главнейших государственных наград.
В сегодняшних реалиях, когда взят курс на русификацию и денационализацию Беларуси, противостояние с Западом, вполне естественно, что лукашенковская система не только не откажется от «более русского» имени первопечатника, но может начать раскручивать эту удобную для «русского мира» ошибку с новой силой.
Правда, сам орден Франциска Скорины, как считают некоторые национальные деятели, уже осквернен тем, кому режим Лукашенко его с завидной регулярностью вручает.
Созданный для празднования значительных успехов в деле национально-государственного возрождения Беларуси и пропаганды культурного наследия белорусского народа, орден был преобразован в «медальку» для представителей российской поп-эстрады и политики — Надежды Бабкиной, Николая Баскова, Филиппа Киркорова, Виктора Дробыша, Юрия Антонова, Бориса Ельцина, Юрия Лужкова и Валентины Матвиенко.
Это не новая в истории практика с подчиненными народами и их наградами. Ее можно сравнить, например, с присвоением Российской империей после восстания 1831 года прежних орденов Речи Посполитой, которые теперь выдавались не тем, кто боролся за свободу, а тем, кто участвовал в подавлении восстания.
Единственным выходом с нынешним орденом «Франциска Георгия Скорины», как представляется, остается не косметическое изменение внешнего вида, а его очищение через переоснование демократическими силами и повторным награждением тех, кто действительно имел основания его получить — без Киркорова или Лужкова.
«Наша Нiва» — бастион беларущины
ПОДДЕРЖАТЬЧитайте также:
Первый расстрел белорусской интеллигенции. 90 лет делу «Белорусского национального центра»: как это было организовано
Загадочная история одной скульптуры. Как Лукашенко подарил то, чем не владел
Что стало с российскими памятниками, которые империя ставила в национальных провинциях
Комментарии
Какие-то основания для утверждения подлинного имени Скорины имеются, и точного ответа на вопрос, похоже, уже никогда не найти. Существующий же дуализм никого не волнует кроме отдельных искромётных личностей, которым свербит. Ну так и пусть с этим живут.