Месяцы карцера и два с половиной года без солнца. Как молодой минчанин прошел через колонию и крытую тюрьму
Когда в 2020-м Глеба Готовко задержали на протестах, ему было всего 20. За следующие четыре года парень увидел своими глазами одну из страшнейших белорусских колоний, а также провел более двух лет в тюрьме, где почти не видно солнца. Глеб рассказал «Нашай Ніве», как это было.
«Байсол» проводит сбор, чтобы помочь Глебу обустроить жизнь за границей. Поучаствовать можно здесь.
«Был в шоке: один политический парень, с которым я сидел на Жодино, уже два года воюет добровольцем в Украине»
История, что в конце концов привела Глеба за решетку, началась еще в 2019-м. Тогда он, студент второго курса БГУИРа, забрал после сессии документы и ушел из университета. Причиной называет недопонимание с преподавателями, принимавшими сессию, а также то, что пошел изучать радиотехнику не по своему желанию, скорее, по советам.
После ухода из БГУИРа Глеб на месяц уехал в Украину, и в это время им заинтересовались в военкомате: «Маме наплели, что на меня завели уголовку, потому что я подписал повестку, так что, мол, пусть приезжает. Я повелся на это и приехал. Оказалось, у меня ничего там не было подписано и никакой уголовной ответственности у меня быть не могло.
В военкомате меня направили учиться на водителя категории В и С, чтобы потом я пошел в армию. Я отучился, и здесь в конце зимы 2020-го в Беларусь пришел ковид, плюс скоро должны были быть выборы, а меня хотят в армию забрать. Так я и не пошел тогда по повестке. Пришел только отметиться может через неделю-две, но та неделя была решающей, так как заканчивался призыв. Когда я пришел, я уже не попал под призыв, и на меня завели уголовное дело за уклонение».
Глеба распределили водителем в часть спецназа, что в Марьиной Горке. Он рассказывает, что не хотел служить в то время, когда будут выборы и, соответственно, разгон послевыборных протестов, а также боялся ковида. Парень напоминает, что в Украине и России весной 2020-го перенесли призыв, а в Беларуси на пандемию закрывали глаза.
14 июля 2020-го ЦИК не зарегистрировал кандидатами в президенты Виктора Бабарико и Валерия Цепкало. В Минске начались протесты, которые стали на сегодня последними для Глеба. Его задержали ближе к концу акции, на Немиге — несколько омоновцев схватили за руки и ноги и унесли в бусик.
Позже парню инкриминировали сопротивление при задержании и насилие в отношении силовика. Вот как он об этом рассказывает:
«В том месте есть бетонные лестницы, а рядом с ними — газон. Мы стояли на ступеньках, и когда начали людей задерживать, побежали в разные стороны. Я перепрыгивал на газон, и в этот момент сделали фото с такого ракурса, будто бы я бью силовика. Мне это инкриминировали как удар по его спине. Второй момент — мне инкриминировали сопротивление при задержании, то есть я будто оказывал сопротивление другому сотруднику и бил его. Я выкручивался, но на самом деле его не задевал».
К суду Глеб пришел, кроме статей за сопротивление и насилие, с еще двумя статьями — «народной» 342-й за участие в протестах и статьей за «уклонение от мероприятий по призыву».
31 декабря 2020 года его осудили на четыре года заключения. Ответ на апелляцию Глеб ждал в жодинской тюрьме, и там встретил одного политзаключенного с необычной судьбой:
«Был в шоке — один политический парень, с которым я сидел на Жодино, на год-два моложе меня, вышел в 2022-м и уже два года воюет добровольцем в Украине (речь о Тихоне Клюкаче — НН). Я и не думал, что он так может: сидел, что-то рисовал, у него хорошо получалось».
«Я видел, как в жару заключенные с голым торсом тащили по этой земле за собой плуг, будто лошади»
21 апреля 2021-го, в свой день рождения, Глеб переступил порог Новополоцкой колонии. Вот что он увидел перед собой:
«Когда присмотрелся к колонии, мое первое впечатление — будто это добитая советская казарма, какой-то трэш. Здания с разбитым кирпичом, дороги, где из бетона и асфальта местами уже проросла трава — полное запустение. Но штаб цивильненько сделан, там плиточка, все культурно. На промзоне в колонии жгут резину, от этого поднимается дым, и когда ты там рядом, это усложняет жизнь».
Глебу поручили сортировать на промзоне полиэтиленовые шарики высокого давления, и через месяц он написал заявление с отказом работать. Сделал так из-за принудительного характера труда и невыносимых условий. Он вспоминает: день проводишь в цеху – и потом углем сморкаешься:
«Надеваешь медицинскую маску, походишь в ней два часа, и на уровне носа, где ты дышишь, образуется черное пятно. Ты должен целый рабочий день сидеть в этом цеху, где поднимается пластиковая пыль, и это все потом идет в легкие. Облазят ногти, кожа — короче, нет.
И тебе еще за это не платят, просто рабство. Они вроде бы выплачивают минималку, но много из нее забирают, и тебе остаются буквально копейки, и то мне за первый месяц не заплатили.
Там есть охраняемая зона: земля, где нет травы. И она должна быть вспахана, чтобы на ней, если что, были видны следы. Я видел, как в жару заключенные с голым торсом тащили по этой земле за собой плуг, будто лошади».
Парень понимал, что за отказ от работы получит ухудшение режима и рискует попасть на тюремный режим, что и случилось с ним. Но, говорит Глеб, он как раз хотел ехать в крытую тюрьму, так как там мог бы сам распоряжаться своим временем в отличие от колонии, где каждый час расписан. Да, в колонии более легкий режим и можно видеть солнце, но для парня режим дня был важнее.
На пути к крытой тюрьме он провел два месяца в ШИЗО и три месяца в ПКТ. А потом получил тюремный режим и поехал на два с половиной года в жодинскую тюрьму.
«За ругательства в тюрьме, если попадешь под горячую руку, можно и по лицу получить»
Не каждый выдержит жизнь в камерной системе, говорит парень:
«Если активный по характеру человек приходит в тюрьму из колонии, эти стены давят на него, он не может себя найти. У людей, которые чувствуют себя в камере дискомфортно, бывают эмоциональные взрывы, и это провоцирует очень много конфликтов.
Но есть и понятие «камерный человек» или «домосед», и я из таких. Сидел в камере как в квартире, читал книжки. Иногда и у меня прорывались эмоции, но они больше были связаны с коллективом в камере. В колонии ты можешь просто уйти от человека, не хочешь — не общайся. А в камере ты сидишь с ним постоянно, это может продолжаться месяц, два, полгода, год».
В крытой тюрьме, рассказывает парень, есть свои законы и своя культура, образ жизни, которому следует подчиняться, если не хочешь, чтобы у тебя усложнилась жизнь. Глебу хватило базовых знаний о жизни по понятиям. Он говорит, что блатные за решеткой смотрят на политических с закрытыми глазами — мол, живи себе тихонько, с тебя спроса нет. Есть понимание, что политзаключенные — случайные люди за решеткой, да и среди блатных есть люди с разными политическими взглядами.
Тем не менее Глеб допускал ошибки в правилах, но минимальные — рассказывает, что до серьезных проблем не доходило:
«Например, как-то блатной в нашей камере начал критиковать наших соседей, а я стал их оправдывать. Тогда он разозлился, мол, по моим словам получается, что он их безосновательно критикует. Я об этом и не думал, но у него началась такая реакция, и она могла иметь серьезные последствия.
Другой пример. Ты интересуешься правилами жизни в тюрьме, задал вопрос об этом и получил ответ. А потом задаешь очень похожий вопрос через некоторое время, уточняешь, а он на это реагирует так, будто ты цепляешься к его словам. Если бы я не смог объяснить, почему я так спросил его, могли бы быть последствия. Также плохо, если в разговоре проскочит ругань — а это не принято в тюрьме. За это, если попадешь под горячую руку, можно и по лицу получить».
Глеб вспоминает, что за решеткой встречал некоторых политзаключенных, которые его неприятно впечатляли — это люди, которые оказались в таком статусе случайно и по сути не имеют культурной прошивки. Они легко интегрируются в тюремную этику, сходятся с блатными. У некоторых политических, вспоминает парень, есть желание подшутить над человеком и упрекнуть его. Если это повторяется много раз и ты вынужден находиться с человеком в одном помещении, по сути, это прессинг.
Бывает, что человек не принимает тюремные условности. Тогда у него могут быть проблемы: может, с ним не захотят сидеть или он пойдет на договор с милицией, чтобы его перевели оттуда, или сами узники будут его постоянно дрессировать — будут упреки, моральные лекции со стороны блатных и уголовников.
За время пребывания в крытой тюрьме Глеб провел 120—130 дней в карцере, наибольшее количество суток для него там за раз — 57. Парень считает, что такое отношение к нему было в том числе и из-за его нелояльности, так как Глеб постоянно писал письма по-белорусски, хотя сотрудники пару раз просили писать по-русски. Когда он был в Жодино еще до колонии, парень разговаривал с администрацией и сотрудниками только по-белорусски, и когда вернулся, некоторые его еще помнили.
«Здесь люди гуляют, живут своей жизнью и ходят в магазин за хлебом, а пройти отсюда пару метров — там пытают»
Переезд в Жодино обернулся для Глеба двумя с половиной годами почти без солнца:
«Каждый день была прогулка — час во дворике, где ты пройдешь пять шагов. В некоторые периоды года, когда солнце под нужным углом, оно попадает в этот дворик, но в основном солнца там нет. Просто видишь светлое небо – и то через решетку. На меня не давили стены и то, что солнца нет. Когда задумываешься об этом, то оно волнует, но я об этом особо не думал.
У меня постоянно облазила кожа около ногтей, возможно, от недостатка витаминов, и это неприятная штука. Нужно постирать руками какую-то одежду, и просто больно это делать, кожа иногда кровит. Начинаешь пить витамины — через неделю-две она потихоньку заживает, и то не всегда. Кстати, замечал, что без витаминов волосы и ногти дольше растут».
Парень уверен, что человеку со слабым здоровьем в жодинской тюрьме будет тяжело, так как там очень плохо с медициной. Он вспоминает историю, когда человека с подозрением на рак мозга полтора года не вывозили на МРТ. Если в той тюрьме заболеть аппендицитом, уверен Глеб, можно и погибнуть, ведь вряд ли кто придет на помощь. Отдельная история — местный стоматолог, который был способен поставить пломбу на кариес или поставить одну пломбу на два соседних зуба. Да и к тому стоматологу можно было попасть хорошо если раз в год.
Глеб рассказывает, что в тюрьме у некоторых людей начинались психические проблемы:
«Был один парень, не наркоман, так он начал вести себя очень брутально в отношении ментов. Кажется, его даже били. Реагировали на него как на здорового наглого человека, которого надо наказать и заставить замолчать, а он на самом деле был в неадеквате. Надо было к нему нормально отнестись и как-то его полечить, чтобы он пришел в себя, а его там продолжают пытать.
То, как на тебя влияет крытка, зависит от человека, от условий и коллектива, также от литературы, которая тебе попадается. С тобой там может случиться что-то такое, что не со всеми бывает, и тебя это изменит. Самое главное — чтобы ты мог сидеть в камере и на тебя не давили эти стены, чтобы ты постоянно был в адеквате и более-менее спокойном состоянии. Пару раз у меня были критические моменты, просто руки уже тряслись, потому что меня довели».
Как-то, вспоминает парень, пришлось пить успокаивающее. В камеру перевели блатного, и Глеб просто не мог находиться возле него, так как «от него так и веяло духом блатной романтики, он постоянно напевал шансон». Замечание ему не сделаешь, в тюрьме шансон — святое.
Глеб эмоционально описывает день освобождения — он вышел из заключения на День Воли, 25 марта 2024-го: «Мое первое впечатление на свободе было больше связано с природой. Я увидел деревья, траву, увидел небо и птиц, собак и кошек. Я увидел людей в гражданской одежде, девушек-ровесниц, услышал их тонкий и высокий голос. Обращал внимание на людей, на то, как они разговаривают, на их манеры и жесты, сленг — все то, от чего я немножко отвык, так как давно этого не видел.
Чувствуешь себя немножко отчужденно, ведь у тебя был такой опыт. Здесь люди гуляют, живут своей жизнью и ходят в магазин за хлебом, а пройти отсюда пару метров — там пытают. Но это потом развеялось, и я начал больше думать о том, как уехать из Беларуси, потому что там жить невозможно, чувствуешь себя в опасности. Менты постоянно приходят к тебе, вызывают, звонят, проверяют телефон. Даже если раз в две недели в 22 часа к тебе домой приходит мент и проверяет документы — это так себе ощущение».
За решеткой парень прочитал около 150 книг и выбрал для себя новую специальность — он хочет изучать социологию. В Беларуси, говорит Глеб, она сильно политизирована, так что учиться ему там было негде, да и в работе он там себя не видел. Сейчас его цель — учиться в европейском университете. Что касается тюремного опыта, парень верит, что испытание привело его к лучшему:
«Думаю, я там изменился в положительную сторону и повзрослел, многое переосмыслил благодаря литературе и размышлениям. Но не со всеми такое происходит: некоторые меняются в худшую сторону, некоторые остаются на том же уровне и просто теряют время».
«Наша Нiва» — бастион беларущины
ПОДДЕРЖАТЬ«Дамоклов меч». Канал «Белорусский силовик» настолько пророссийский, что многие предполагали, что это россияне его ведут. Нет, за ним стоит суперагент Лукашенко25
Комментарии