«А россияне должны знать, что Иван Грозный был бисексуалом». Гей-белорус о том, что ненормально оставаться вместе, если не любишь и не счастлив

— Часто гомофобная риторика использует штамп «западные ценности» и падает это так, будто ЛГБТК-люди появились в XXI веке как продукт пропаганды. Сталкивались ли вы лично с такой риторикой и как вы на это реагируете?

— Сталкивался и много писал в свое время по этому поводу в белорусских и зарубежных СМИ. Глупость непомерная и ложь, но успешно используемая государством для манипуляции общественным мнением.

Во-первых, однополые отношения всегда были неотъемлемой частью белорусской истории. От Средневековья и почти до ХХ века на территории современной Беларуси закон был более толерантным к гомосексуалам, чем на Западе. Из имен знаменитых геев достаточно упомянуть Николая Румянцева, который когда-то владел моим родным Гомелем.А россияне должны знать, что первый московский царь Иван Грозный был бисексуалом.

Если говорить о наших временах, то с конца 80-х и до недавнего времени Гомелем управляла так называемая «гейская мафия», многие из которой впоследствии перешли на высокие государственные должности в Минске. В советские времена уголовное преследование гомосексуалов использовалось как дополнительный инструмент угнетения любого инакомыслия. Сегодня государство намеренно подогревает антигейские настроения, чтобы при необходимости очернить Запад или дать выпустить пару бесправному населению.

Павялічыць

— Как к вам пришло осмысление своей сексуальности и насколько она определяет вашу идентичность?

— Это был долгий и нелегкий путь к самопринятию. Только в 19 лет я перестал бороться с самим собой. На то время в Беларуси еще существовало уголовное преследование гомосексуалов. Мой ближайший круг друзей, куда входили высокообразованные, прогрессивно настроенные, творческие люди, помогло тогда не сломаться. Мне повезло больше, чем некоторым из моих белорусских знакомых, которые так и не смогли принять себя. Кто-то спился, кто-то подсел на наркоту или даже покончил с собой.

Сексуальная ориентация — безусловно, важная часть моей идентичности; это то, что я не могу изменить, даже если бы хотел. Я горжусь тем, кем я есть сегодня, и меня совершенно не волнует, кто-то принимает мою ориентацию, или нет.

— 20 лет назад вы познакомились со своим нынешним мужем. Расскажите, пожалуйста, как это произошло? Насколько я понимаю, вы тогда еще жили в Беларуси — которая толерантностью не отличалась никогда, а тогда тем более. Какими были те времена? Какой была гей-Беларусь девяностых-нулевых? И были ли у вас «свои» места в Гомеле и Минске?

— Мы познакомились в 2003-м, на международной правозащитной конференции в Мексике. В то время я возглавлял белорусский отдел Amnesty International, а Шон работал в вашингтонском офисе организации. Через полтора месяца он прилетел в Минск ко мне. Так начался наш десятилетний роман на расстоянии. Только в 2013-м мы смогли расписаться.

Вы спрашиваете о Беларуси девяностых-нулевых. И общество, и государство были более толерантными в те времена. В 90-х и в начале нулевых, когда интернет еще не имел такого распространения, как сегодня, были гей-дискотеки, клубы, журналы «Встреча» и «Форум Лямбда», прошли первые прайд-фестивали и первый на постсоветском пространстве гей-парад (в 2001-м), даже существовали две зарегистрированные ЛГБТ-организации. В Гомеле специализированных клубов или зарегистрированных организаций не было, но гей-жизнь была довольно яркой: вечеринки, гей-фрэндли клубы, движуха на плешках и гей-пляжи. Чаще мы ездили тусоваться в Минск: «Встреча», «Оскар», «Вавилон», «Лютик», «Нарцисс», «6А», «Буфет Ёё». А заглянуть на Паниковку — это было просто must.

— Вы уже 10 лет живете в США. Что изменилось в вашей жизни после переезда? Если не учитывать окружающий контекст.

— Многое изменилось. Во-первых, это чувство свободы. Конечно, у каждого понимание свободы свое, но я говорю о свободе с большой буквы. Это не только о внутренней свободе (она у меня всегда была), но и о внешних гарантиях уважения к тебе как к человеку. Подобное ощущение у меня было именно только в студенческие годы, которые пришлись на первую половину 90-х. В Беларуси никогда нельзя было быть снаружи таким, какой ты есть внутри — такое существование в состоянии перманентной шизофрении. Так жить трудно: надо всегда «фильтровать базар», объяснять, почему ты не верблюд, волноваться, уволят ли с работы, дойдешь ли сегодня домой живым, а моим друзьям с детьми — отнимет ли государство ребенка. Ужас!

Это все легче воспринималось, когда мне было 20-30. В этом возрасте многие из нас были революционерами-романтиками. Когда тебе под 50, хочется уже какой-никакой определенности и стабильности: иметь работу, которая нравится, комфортное жилье, возможность путешествовать по миру, проводить свободное время с хорошими друзьями в любимом ресторане, заниматься благотворительностью. Помните Цоя: «Война — дело молодых»? Сегодня у меня есть все, чего бы никогда не было в Беларуси: любимый человек, любимая работа, безопасность, уважение, возможности персонального роста, творчество, свобода.

— Как думаете, будет ли это возможным когда-нибудь в Беларуси? И что для этого должно произойти?

— Будет, а вот когда — неизвестно. Знаю, что это произойдет, если Беларусь будет двигаться в демократическом направлении. При авторитаризме, к сожалению, мне не представляется такая возможность.

Павялічыць

Что делать? Начинать нужно с себя, своего окружения — друзей, коллег, семьи. Не имеет смысла биться головой в стену. Убеждать нужно тех, кто колеблется или еще не имеет личного взгляда на проблему. Упорных гомофобов не убедишь — и не надо. Конечно, каждый должен представлять, что дело это опасное, и быть готовым к возможным последствиям.

— Пишете ли вы сейчас что-то о своем опыте и вообще на тему сексуальности? Может быть, статьи в СМИ или что-то художественное?

— С моей работой все труднее находить время на творчество, но пытаюсь. Трудовую карьеру в США я начал довольно поздно, поэтому мне нужно двигаться быстрее, чем обычному американцу. Подал материалы в сборник по ЛГБТ тематике, который готовится белорусской библиотекой в Лондоне. Также подготовил тексты для сборника белорусских писателей зарубежья «Беларус». Часть из них публиковалась онлайн, но на белорусском языке они выйдут впервые. Хочу также довести до ума свои дневники.

— Америка — образец демократии для других стран. Но даже права ЛГБТК-людей были узаконены относительно недавно. За что борются люди в США и есть ли у этой борьбы свои особенности?

— Все так. Американскому ЛГБТ-движению потребовалось более 50 лет, чтобы достичь того, что имеем сегодня. Но даже в демократической Америке нет гарантий. Ряд консервативных штатов продвигают законопроекты, которые отодвигают права ЛГБТК на десятилетия назад, и не только ЛГБТК, а и, например, женщин. История показала, что демократические институты, которые строились веками, можно расшатать и ослабить за 3-4 года.

Павялічыць

Сегодня одним из самых важных законопроектов для ЛГБТК-сообщества является «Акт равенства» (Equality Act). В случае принятия, в частности, будет запрещена дискриминация в таких сферах, как трудоустройство, жилье, банковские кредиты, суд присяжных, пребывание в публичных местах. Законопроект был одобрен Палатой представителей прошлого Конгресса США, но даже не попал на рассмотрение Сената. Палата представителей переизбирается каждые два года, то есть нужно все начинать сначала. В некоторых (я бы сказал, гомофобных) штатах можно жениться, но тебе напрямую откажут в работе из-за сексуальной ориентации или не будут обслуживать в ресторане. Еще хуже ситуация для транс-людей: могут даже арестовать за пребывание в публичном месте.

Также ведется работа по запрещению буллинга в образовательных учреждениях, усилению охраны ЛГБТК-бизнесов и т.д.

— Вы с Шоном поженились в 2013 году — и это то, что до сих пор невозможно себе представить в Беларуси. Можете ли вы на собственном примере рассказать, что такое однополый брак и почему нужно добиваться узаконивания отношений для квир-людей?

— Отчасти наш брак ничем не отличается от брака натуралов. Признаюсь вам, что никогда не желал никакого брака персонально для себя, так как всегда считал его реликтовым институтом патриархального угнетения. Но этот самый брак сыграл огромную роль в моей жизни — прежде всего потому, что решился главный вопрос: как быть вместе с человеком, которого люблю. Все остальное — уже технические моменты, также важные: получение легального статуса, обустройство на работу, недвижимость, налоги, социальная безопасность и т.д.

Павялічыць

Если бы у меня не было возможности зарегистрировать брак с любимым человеком, то я был бы совсем в другом месте и положении сегодня. Право на брак должно распространяться на квир-людей, так как это часть прав человека всех людей без исключения. Много гетеросексуалов не понимают, зачем ЛГБТК-людям брак — ведь им никогда не приходилось быть в ситуации, когда бы им не разрешили навестить мужа, жену или ребенка в больнице, так как они не родственники. Или оказаться на улице после потери любимого мужа или жены, так как не имеешь права наследования.

— ЛГБТК-люди — одна из «красных тряпок», которыми нынешние автократы в нашем регионе пугают общество и оправдывают войну. Что вы чувствуете как человек и как правозащитник, когда наблюдаете за происходящим на нечужой для вас пространстве?

— Чувствую возмущение в отношении власти и сочувствую ЛГБТК-людям. Всем сейчас тяжело, но ЛГБТК-люди в худшем состоянии. Власти демонстрируют политическую импотенцию. Вместо того чтобы решать наболевшие проблемы общественности, они ищут, кого обвинить в своем бессилии. Легче всего для этой цели выбрать наименее защищенные группы.

— 20 лет вместе — большое испытание. Можно сказать, такая «маленькая жизнь». Что было самым трудным для вас за это время? И какой момент упоминается первым, когда вы думаете о счастье?

— В течение первых 10 лет тяжелее всего была неопределенность, невозможность быть вместе долгий срок. Бесконечное волнение, дадут ли мне или Шону визу в следующий раз. Никогда не было точно известно, увидимся ли снова, либо наша встреча будет последней. Наши планы на жизнь были краткосрочными, о более серьезном можно было только мечтать. Жили от встречи до встречи, от поездки до поездки. А поездки требовали значительных жертв, финансовых в том числе. Например, я пожертвовал своей профессиональной карьерой; не искал постоянную работу, чтобы иметь возможность ездить. Работал фрилансером, что в Беларуси было нелегко.

Павялічыць

Большой счастливый момент — когда узнали о решении Верховного суда в июне 2013-го, как раз десять лет назад. Речь идет об упомянутом выше «Акте о защите брака» 2013 года (также был еще один закон в 2015-м). Согласно этому документу, браком считался только союз мужчины и женщины. Когда он был отменен Верховным судом, однополые браки, которые уже существовали в некоторых штатах, начали признаваться на федеральном уровне. То есть квир-люди получили такие же права в браке, как и гетеросексуалы. Наша мечта осуществилась — теперь уже ничто не могло нас разлучить.

— Некоторые полагают, что «раз и на всю жизнь» — это миф. Верите ли вы в то, что можно до конца жизни прожить с одним человеком?

— Верю, но это редкое явление. Я сам влюблялся не раз и не два. Это нормально. Ненормально оставаться вместе, когда не любишь и не счастлив.

— По той информации, которая есть в открытом доступе о вас, вы много лет занимались правозащитной деятельностью. Были ли у вас кейсы, связанные с ЛГБТК-сообществом?

Павялічыць

— Были, конечно. В свое время я координировал работу белорусской Международной Амнистии по правам ЛГБТ. Мы работали по целому ряду кейсов в разных странах мира. Amnesty работала и по белорусским кейсам. В последние годы я немного отошел от правозащитной деятельности из-за государственной службы, но до сих пор консультирую — например, ILGA-Europe во время подготовки их ежегодного отчета по правам ЛГБТК.

— Права человека — одна из самых важных и самых сложных (особенно для белорусов) тем. Как объяснить на пальцах важность соблюдения прав человека в стране?

— Полагаю, что белорусы понимают важность соблюдения прав человека, но они также понимают, что защищать свои права в Беларуси может быть довольно опасно. Некоторые, особенно старшее поколение, считают, что сама концепция прав человека — фикция, так как никаких прав никогда не существовало при диктатуре и не может существовать. Надежда только на молодых.

Павялічыць

— Демократические силы Беларуси готовят ряд документов и механизмов, которые помогут трансформации государства после ухода режима. В том числе разрабатывается и новая Конституция, в которой, похоже, нет места для ЛГБТК-людей. Люди, курирующие работу над проектом, говорят, что сначала нужно изменить мнение общества, а потом принимать закон. Так ли это, как по вашему мнению?

— На сегодняшний день запрет дискриминации на почве сексуальной ориентации закреплен конституционно в 11 странах мира, даже в таких, как Куба и Непал. Я считаю, что не обязательно ждать пока изменится общественное мнение, так как можно не дождаться. Также считаю, что должна вестись дискуссия с широкими кругами общества.

Понятно, что закрепление прав ЛГБТК конституционно — не единственная возможность и путь, которыми нужно двигаться. Если не через Конституцию, то можно и нужно продвигать антидискриминационные гарантии на законодательном уровне.

— В Беларуси власти готовят почву для подражания российскому гомофобному опыту — принятию закона о гей-пропаганде. Министерство информации недавно разослало документ, в котором книжные магазины и издательства просят следить за тем, что может навредить «традиционным ценностям». Вполне возможно, что это будет еще одним инструментом для репрессий. В тюрьмах «политических» угрожают «опустить» — таким образом сделав условия их существования еще более невыносимыми. Как вы думаете, с учетом всего этого, что может изменить отношение белорусов к ЛГБТК-людям в будущем?

— В ситуации, которая складывается сегодня, ожидать каких-либо изменений в отношении общества к ЛГБТК-людям не представляется возможным. Всем нам остается запастись терпением. Перемены неотвратимы, но легко не будет.

• 17
• 0
• 6
• 8
• 4
• 4
• 6
• 0