«Сказали прямо в лицо, кто меня сдал». Бывшие политзаключенные рассказывают, как сокамерники становятся стукачами и есть ли доносчики среди политических
«Тюремные порядки не все выдерживают, иногда самым большим бонусом за стукачество становится спокойствие», — так говорят о тюремной жизни бывшие политзаключенные. Они рассказывают, как за решеткой вычисляют доносчиков, есть ли они среди политических и почему люди соглашаются доносить администрации на других.
В стукачество втягивают максимальное количество заключенных
Белорусская пенитенциарная система активно использует стукачество, чтобы держать под контролем ситуацию в исправительных учреждениях.
«Система же такова, что пять вертухаев должны караулить пять тысяч зеков», — образно описывает ситуацию Виктор Пархимчик, за 2 года побывавший в восьми местах лишения свободы.
Бывшая политзаключенная Ольга Класковская говорит, что стукачество для тюремщиков — важный источник информации и в него стараются вовлечь максимальное количество осужденных. Компромат собирается на всех, и когда появляется повод, cобранные сведения используются против заключенных.
Ольгу держали в заключении 2,5 года. Большую часть из них она пробыла в гомельской колонии.
«Иногда меня вызывали в оперативную часть уничтожать корреспонденцию, — рассказывает она. — Предпринимаются такие показушные действия, чтобы подписать акт и показать что ничего просто так не выкидывается. Бывало, что оперативник разворачивал свой ежедневник и там много было на меня написано. Он спрашивал, что ему со мною делать, потому что столько доносов».
Данила Гончаров, пробывший за решеткой 2 года, замечает, что тюремщики имеют немало ресурсов для контроля над заключенными. Везде стоят камеры видеонаблюдения и приспособления для прослушивания. А в местах, где такого оборудования нет, используют информаторов.
Администрация использует стукачество не только для сбора информации, но и для шантажа и унижения осужденного, особенно политзаключенного. Так в среде осужденных поддерживается атмосфера недоверия. Это приводит к тому, что заключенные в каждом четвертом видят «барабанщика».
«Но тут бдительность не напрасна, — замечает Данила. — Обычно на Володарке, когда еще идет следствие, к заключенному подсаживают подозрительных людей, которые странно себя ведут. Провоцируют на разговоры, а потом исчезают и администрация владеет информацией, которую вытянула «утка». Таких людей боятся и постоянно пытаются разоблачить, как можно быстрее. Лучше на невиновных наговорить, чем наткнуться на такую «утку».
Дарья Чульцова, которая получила 2 года заключения и часть из них провела в гомельской колонии, добавляет, что оперативники умышленно рассказывали отряду о доносительстве, чтобы вызвать у заключенных разборки.
«Тогда все разбирались со всеми. Получался хаос. Оперативников он восхищал. Создав его, они вмешивались, а затем начинали воспитывать осужденных. Наказывали весь отряд, читали правила внутреннего распорядка, делали обыски.
Так они не только развлекались, но по-своему контролировали окружение заключенных», — рассказывает Дарья.
«Докладывают даже, что политический посмеялся при просмотре пропаганды по ТВ»
Бывший заключенный шкловской колонии Петр (имя изменено) описывает, как выглядело стукачество у них. Там же отбывали наказание Пархимчик и Гончаров.
«В нашем отряде на 70-80 человек минимум 30 стучали в оперчасть (а всего отрядов 17), причем они это и не особо скрывали, так как сами любили друг друга обличать на глазах у обычных осужденных и политических, чтобы втереться к ним в доверие. Тактика: «Я тебе по доброте душевной расскажу, кто из них стукач», — делится парень. —
Всего же в шкловской колонии, по словам ее же сотрудников, находится около 1000 осужденных, при этом количество оперативников составляет всего пять человек (включая начальника оперчасти и старшего оперативника) — Липский, Прудковский, Ращиков, Новиков и Мельников.
Но есть еще один — батюшка при православной церкви в колонии, который приезжает на службу каждые выходные. Он бывший оперативник этой же колонии, и некоторые стукачи до сих пор по старой памяти ходят к нему «исповедоваться».
Каждому из пяти действующих оперативников по отдельности подчиняется своя огромная стая стукачей, которые буквально соревнуются друг с другом по количеству (гораздо реже — качеству) доносов».
Петр рассказывает, что докладывают буквально обо всем: например, что политический посмеялся при просмотре пропаганды по ТВ или что он недостаточно хорошо побрился. Из-за этого за политзаключенными в колонии часто приходят и ставят им нарушения или устраивают провокации.
«Помимо этого, оперативники могут используют стукачей для кражи личных вещей в отрядах. Они могут как подложить в сумки политическому что-то лишнее или запрещенное, так и забрать вещи и еду — несоответствие в личных описях во время обысков будет считаться нарушением со стороны политзаключенного. Или же стукачи по заданию из штаба могут спровоцировать так называемую «эпидемию краж» в одном из отрядов, чтобы создать повод, чтобы поставить дополнительные камеры для слежки за действиями и разговорами осужденных. За все это стукачей никто не ловит, так как они под защитой администрации колонии», — рассказывает бывший политический.
Он замечает, что среди политзаключенных также могут быть стукачи, которые это делают по принуждению или по своему собственному желанию. Для кого-то это вопрос сохранения здоровья и гарантия неприменения насилия.
Оперативник требует от политзаключенного насобирать компромат на другого политзаключенного
Ольга Класковская говорит, что сейчас основные усилия оперативников сосредоточены на политзаключенных, но с этой категорией осужденных им работать сложнее, так как политические идейно принципиальны, и, когда на них нажимают, они могут ответить сопротивлением. Поэтому в среде политически осужденных стукачество как явления нет, есть лишь единичные случаи.
«Политзаключенная написала на меня и еще одну политическую донос. В нем говорилось, что мы собираем круг политзаключенных, планируем акции протеста в колонии и после освобождению. Автор доноса попросила передать его в оперативную часть другому, обычному, заключенному, а это девушка отдала донос мне», — рассказывает Ольга.
«У меня было шоковое состояние, но я не выясняла отношений, — продолжает она. — Донос мог стать реальным поводом для наказания. Людей в погонах он мог насторожить, так как в нем подавалась информация в таком опасном с их точки зрения виде, как политическая активность».
Одна из политзаключенных писала доносы на обычных осужденных, рассказывает далее Ольга. Об этом стало известно от сотрудника колонии, который, якобы, устал от этой персоны.
«Может, девушка, таким образом, выплескивала свою обиду. У этого человека было странное эксцентричное поведение, которое раздражало администрацию. От нее устали и решили, что проще решить вопрос с ней руками зеков», — отмечает бывшая политзаключенная.
Ольга говорит, что разоблаченной доносчице заключенные подбросили запрещенные вещи, а оперативники за это составили рапорт. В дальнейшем делалось все, чтобы она чувствовала себя изгоем.
Бывает, что политзаключенному оперативник заказывает другого политического, чтобы на него собрали компромат, или требует раскрутить его на новые эпизоды для уголовного дела.
«Если отказываешься, то грозит создать такие условия, что отказавшийся будет жалеть. Мне известно, что это не единичные случаи, когда оперативники давили таким образом на политзаключенных», — говорит Ольга Класковская.
Стукач не только доносит, но и подставляет под наказание
Жертвой доноса стала и Дарья Чульцова. Об этом она узнала от оперативника.
«Мне было сказано, кто меня сдал, прямо в лицо. Девушке, с которой у меня были хорошие отношения, самой угрожал рапорт, и она решила защититься, выдав оперативникам компрометирующую меня информацию. Моя вина была в том, что я помогала этому человеку, а по правилам внутреннего распорядка, это запрещено. Разумеется, девушка отрицала, что выдала меня», — рассказывает Дарья.
Колонию Дарья сравнивает с маленькой деревней, где все знают, кто доносит, а кого унижают.
По ее словам, были случаи, когда сами оперативники выдавали заключенным много информации, по которой узнавалась «наседка». Для оперативника стукач расходный материал, но некоторыми они дорожат.
«Такие не только доносят, но еще и подставляют, чтобы на человека составили рапорт. Но опять же все знают, кто он есть. Просто с этим невозможно что-то сделать. Максимум, что можешь — это сказать другому быть потише с этим человеком. Политический не станет говорить с политическим, если этот человек, например, смотрит на него, потому что он расскажет оперативнику», — объясняет Дарья.
Данила Гончаров рассказывает, как один из стукачей в их колонии был осужден на непродолжительный срок за оскорбление Лукашенко, но не считал, что наказан за политику.
«Парень не слишком стеснялся своего стукачества. Находиться с ним было неприятно. От него коллектив дистанцировался, но он, как и любая «утка», пытался подслушивать и услышанное доносил. С этого скорее всего ничего не имел. Ему казалось, что так лучше. Человечек был он немного глуповатый, и на нем ездили все, кто как хотел, в том числе и администрация», — рассказывает Данила.
Виктору Пархимчику удалось увидеть часть своего уголовного дела, когда для него собиралась информация.
«Там было отмечено: что следует организовать за мной неформальное наблюдение, — вспоминает он. — Ко мне подсадили, как я думаю, «утку» в камеру, чтобы вытянуть с ее помощью побольше информации для дела, но с таким сокамерником я говорил только на бытовые темы».
Верифицировать «утку» непросто
Данила Гончаров считает, что большинство политических на стукачество не соглашается. Если в суде не признают вины, то, как они могут решиться на поступок более порочный, рассуждает бывший политзаключенный.
Как верифицируют «утку»? Для этого забрасывают заведомо не соответствующие действительности новости определенным людям и следят, как они доходят до администрации.
«Это единственный зековский способ разоблачения стукача, но он не очень надежен», — отмечает он.
Виктор Пархимчик замечает, что политические не имеют особой пользы от сотрудничества с администрацией. Если есть приказ их прессовать, то доносительство не спасет. Рядовой вертухай не пойдет против системы.
В колонии многих политзаключенных делают злостниками, чем лишают их многих прав в сравнении с другими осужденными.
«На зоне есть выражение «ментам веры нет». Это верно. Система осталась гулаговской, и она работает как механизм. Есть приказ прессовать — будут прессовать, — отмечает Виктор. — Если открыто послать опера, то это может закончиться 411-й статьей и бесконечным сроком отсидки, поэтому лучше просто включать дурака и говорить, что ничего не знаешь и никого не видел».
Администрация распространяет слухи о стукачестве, чтобы дискредитировать политзаключенных
Ольга Класковская предостерегает: стукачество чрезвычайно деликатная тема, ведь не все, что кажется им, на самом деле оно.
У оперативников богатый арсенал воздействия на заключенных и они этим пользуются. Например, один из способов: «дружеская беседа ни о чем».
«Тут очень важно себя контролировать и не забывать, что оперативники тебе не друзья. К ним доверия никакого не может быть. Но осужденные теряют бдительность, и, возможно, некоторые вещи оперативник может разведать», — отмечает Ольга.
Администрация сама распространяет слухи о политзаключенных, чтобы дискредитировать их. Тогда осужденные начинают параноить, говорит Класковская.
«Например, человек выходит из оперативной части или с оперативником разговаривает. Могут вызвать из строя по пути на работу, чтобы намеренно дискредитировать. Я просила женщин, чтобы они не спешили с выводами и скептически относились к информации, исходившей от людей в погонах», — рассказывает Ольга.
Поводом для обвинения в стукачестве может стать и поощрение, говорит Данила Гончаров. Например, политический получил дополнительное свидание за хорошо сделанную работу и сразу попал под подозрение в сотрудничестве с администрацией.
«Когда же с началом войны в Украине началась очередная волна репрессий против политзаключенных, то отмеченный заключенный страдал, как и все. Он не был стукачом, — отмечает Данила. — Часто бывает, что если кого-то администрация не трогает из политзаключенных, то остальным политическим кажется, что он доносит. Человек попадает в двойную опалу. Он не может ни с кем завязать отношения, потому что глупые сплетни ходят, а когда наступает время, страдает от администрации».
Дарья Чульцова говорит, что администрация использует испуг людей, попавших в неволю за участие в протестах, или критическую публикацию в интернете.
«Они высказали свое мнение и понимают, за что выходили на протесты, но сама по себе борьба не для них. Девушки попали в колонию напуганные, и оперативники пользовались таким состоянием, чтобы их завербовать, однако колония учит жизни основательно и быстро. Там становишься сильнее, и со временем неволя учит давать моральный и психологический отпор оперативникам», — отмечает Дарья.
По ее словам, администрация во время волн давления подсовывает потрясенным заключенным бумажки о сотрудничестве и некоторые, не разобравшись, подписывают их, а потом ими их шантажируют.
Оставить в покое — это уже бонус
Процесс «исправления» осужденного в колонии больше похож на расчеловечивание личности, замечает Ольга Класковская.
«В оперативной части гомельской колонии почти на всю стену висел портрет Феликса Дзержинского, а позывной в рации сотрудников — «лубянка». Для меня это было шоком. Это яркие детали, показывающие нравы колонии и приоритетные направления работы оперативной части. Там делается все, чтобы убить у осужденного доброту, взаимопомощь, сострадание».
Такой подход работает и в подбивании осужденных на стукачество. Когда человек попадает в колонию, о нем администрация знает, кто он, какие у него слабые места, и использует это для вербовки.
«Чтобы завербовать в доносчики, иногда не нужно побуждать бонусами, так как работает давление. Заключенному говорят: если соглашаешься на сотрудничество, мы тебя оставим в покое. Это уже бонус. Воздействовать можно по-разному: гноить в штрафном изоляторе, лишать передач, посылок. Есть много других методов давления», — говорит Ольга.
Одна девушка в Гомеле призналась, что ее заставили сняться на БТ, а потом она извинялась и объясняла этот тем, что не смогла выдержать давления. Проще было согласиться, чтобы ее оставили в покое. Ее перевели за участие в телевизионном ролике в лучший отряд.
Виктор Пархимчик добавляет, что не все выдерживают испытание карцером.
«Некоторые пытаются договориться с вертухаями. Не исключено, что заключенный может стать стукачом по своей инициативе. Мне кажется, стукачество стало частью современного криминального мира, вошло в норму. Доверять никому нельзя, кроме узкого круга политических, и то не сразу, а только проверив, что заключенный имеет моральный стержень. И только после с ним можно открыто говорить», — отмечает Виктор.
Ольга Класковская говорит, что за стукачество неполитическому заключенному могут дать хорошую должность на фабрике, спальное место, найдется более удобная полочка в каптерке. Можно рассчитывать и на дополнительные свидания.
Дарья Чульцова добавляет, что минимальная оплата за доносы информатору — это сигареты, чай, печенье.
«Это для воли банальщина, а в колонии дорого стоит, — отмечает она. — Некоторые оперативники прикрывают своих стукачей. Не замечают нарушений».
Виктор Пархимчик отмечает, что за стукачество обычный неполитический осужденный может рассчитывать даже на условно-досрочное освобождение.
«Тюремные порядки лицемерны. Взгляд администрации на исправление и моральные качества — противоположные вещи. Образцовое поведение не означает, что осужденный встал на путь исправления. Просто он удобен для администрации. Ее не волнует, что освобожденный может кого-то убить, ограбить или изнасиловать, так как за воротами зоны он уже не проблема вертухаев» — высказывается Виктор Пархимчик.
«Так же работает вся страна. На этом же все держится, — считает бывший политзаключенный. — Я был в музее Сибири в Польше, и там показана так же система, которая работала 100 лет назад. И ее сейчас внедряют в Беларуси».
Дарья слышала, что оперативники обещают информаторам досрочное освобождение, но доносчика, на ее взгляд, никогда не отправят домой, пока он может доносить.
«В заключении в принципе не может быть расслабона, — говорит она. — Приходится постоянно контролировать вещи, чтобы ничего не подбросили. Контролировать слова, ибо повсеместно уши, которые слушают. Контролировать движение, потому что вокруг глаза, которые подстерегают, что делаешь».
Дарья отмечает, что зоновские установки быть бдительным не исчезают на воле. Когда знакомишься, сначала присматриваешься к людям, не спешишь беседовать с ними сразу.
Наука контролировать себя после освобождения остается, соглашается Данила Гончаров.
«Я не стану подробно расспрашивать человека, а если сам говорю, то анализирую и структурно выстраиваю разговор, — подытоживает он. — Легкая паранойка есть. От нее никуда не денешься, но в наше время она не напрасна».
«Наша Нiва» — бастион беларущины
ПОДДЕРЖАТЬ«Целью было не убить, а сломать морально». Еще один бывший узник шкловской колонии рассказал свою версию смерти Витольда Ашурка
«Для кого ты здесь красишься?» — «Для себя». Бывшая политзаключенная Ольга Класковская рассказала, каково это — следить женщине за собой в заключении
Стукачи, ментовские прокладки, ссученные. Санников опубликовал пост, в котором досталось всем: «Нашай Ніве», Тихановской, даже Шрайбману
Комментарии