«Семилетний сын заявил, что будет спасать из РУВД». Интервью с членом Координационного совета, культурологом Оксаной Зарецкой

Поговорили с Оксаной о причинах такого рьяного интереса силовиков к театральному искусству и попытались написать рецензию на спектакль, в котором сегодня задействованы все белорусы.

Оксана Зарецкая

— Известно ли уже, когда пройдет суд по вашему делу?

— Насчет моего суда информации никакой нет, я проверяю почтовый ящик каждый день. Суда жду я и еще три мамы — нас отпустили, потому что у нас несовершеннолетние дети.

А пятеро моих друзей отбывают 15 суток, среди которых Алия Саед, Никита Романкин, Светлана Мещанинова и Тимур Газизов. На них составили протоколы за якобы неповиновение сотрудникам милиции, хотя это образованные и исключительно воспитанные люди. Безусловно, я чувствую вину за то, что они сейчас за решеткой только потому, что как мои друзья они пришли на частный онлайн-показ спектакля с моим участием.

Мне говорят, что моей вины здесь нет. Но это были мои гости, и я считаю, что по всем правилам порядочности и человечности я ответственна на то, что с ними произошло.

Сейчас моя задача — максимально поддержать их, помочь, насколько это вообще возможно. И 1 июля встретить на свободе, обнять, предложить реабилитацию, какая только возможна. Дать понять, что мы все время здесь думали о них и переживали.

— Организаторам театральной постановки «Белый кролик, красный кролик» не удавалось показать ее в Минске около десяти раз. Вы сами себе как объясняете такой интерес именно к этому спектаклю?

— Беларусь стала 50-й страной мира, где должны были показать публике это произведение иранского драматурга Нассима Солейманпура. Он качественный, проверенный временем, любителями театра и известными актерами. Я могу только догадываться, в чем причина. Возможно, в названии, этом сочетании белого и красного, которое триггернуло, хотя и не имеет никакого отношения к Беларуси. Это просто цвета и кролики.

Я, конечно, не могла себе представить, что даже не на постановку, а просто на онлайн-показ для друзей в закрытом зале могут ворваться силовики в масках. Это была частная вечеринка, мой личный праздник с самыми близкими. Собраться и посмотреть вместе фильм.

В Центральном РУВД я просила объяснить, почему нас задержали. Мне отвечали вопросом на вопрос: «Так а что вы натворили?» Потом стали говорить, что все претензии — к тем, кто нас задерживал. Но дело в том, что все, у кого я спрашивала о причинах нашего задержания, кивали на других и отвечали мне, что они «просто делают свою работу и ничего другого не знают и знать не хотят».

— После обыска у вас дома сотрудники ГУБОПиКа, по вашим словам, предупредили, чтобы вы были «поосторожнее». Вы стали?

— Я, конечно, не железная. У меня есть дети, родители, близкие. На сегодня я прежде всего думаю, как действовать, чтобы не навредить им. Но те же сотрудники ГУБОПиКа говорили, что якобы эксперты исследовали мои высказывания в интернете и ничего экстремистского не нашли. В рамках моих культурных ценностей, воспитания я никогда не позволяла себе каких бы то ни было агрессивных высказываний, призывов к классовой вражде (этому вообще не место в цивилизованном обществе). Я за спокойный диалог с теми, с кем он возможен. Так что и не скажу, что моя линия поведения изменилась: я не запрещаю себе что-либо писать или говорить, потому что мне высказали такое вот предупреждение.

Что точно придется скорректировать, так это мою образовательную деятельность в Беларуси, курсы в моей Школе этикета и культуры.

Скорее всего, мои частные уроки в Минске и в целом на территории страны приостанавливаются, я не буду какое-то время приглашать людей на оффлайн-мероприятия, так как, к сожалению, не могу гарантировать своим ученикам, что в определенный момент к нам не явятся по неизвестной причине, после чего люди окажутся за решеткой.

Но остается опция с онлайн-форматом и корпоративным образованием, тем более что я знаю английский и французский языки — могу работать на международном уровне. Нужно продолжать зарабатывать на жизнь профессией, тем, что получается лучше всего. 

— Несмотря на вашу активную позицию сегодня, вам до сих пор припоминают, как похвалили Лукашенко в передаче Марата Маркова буквально в 2019 году. Вас это задевает?

— То видео висит даже на моем ютуб-канале, я его не удаляю и не делаю вид, что этого никогда не было. Эти слова были сказаны в обстоятельствах, в которых я находилась на тот момент. Следует понимать: если вы попадаете на передачу к Марату Маркову, предварительно с вами беседуют и говорят, что есть слова, которые требуется озвучить. Это не выглядит как команда или протокол, под которым вы подписываетесь. Просто если вы там, есть определенные действия, которые следует предпринять. Мне кажется, что я нашла формулировку — «Лукашенко — хороший политик», — с максимально широким значением. Каждый понимает ее так, как ему выгодно. И как вы сегодня наблюдаете, это самое простое из того, что могут потребовать сказать в эфире белорусского телевидения.

Я не отрицаю и того, что с 2007 года была замужем за белорусским дипломатом и представляла и его, и нашу страну в международном сообществе. В связи с этим мне приходилось много лет корректировать свои высказывания в публичном пространстве. Но в 2018 году я получила возможность высказываться свободно: после того как перестала быть частью официального дипломатического сообщества.

Все эти годы моя позиция была и осталась неизменной: белорусы достойны быть частью европейского общества и жить не хуже швейцарцев. А в 2020 году на горизонте появился «кандидат надежды» — Виктор Бабарико. Его посыл соответствовал моим ценностям, и я активно включилась в широкое движение, которое считала и считаю важным событием в истории страны.

Кстати, я до сих пор поддерживаю отношения со многими белорусскими дипломатами, и, поверьте мне, среди них, может, всего единственный человек поддерживает Лукашенко. Но они также пока не могут говорить об этом открыто.

— Что вы сегодня делаете в рамках Координационного совета?

— Все мы понимаем, что любые активные политические действия и слова находящихся в Беларуси членов КР чреваты последствиями для их здоровья и здоровья их близких. КС создавался как орган для диалога, переговорная площадка, а не революционное формирование. Туда входят в высшей степени интеллигентные люди.

Идея перемен жива, пока в нее верят. Но ждать от меня, что я дам рецепт конкретных действий, не стоит. Ни у кого нет волшебных лекарств и никто не знает мощного плана, после которых всё бы стало хорошо и все зажили бы счастливо. Никто не знает точно, как сейчас действовать во имя быстрого и гарантированного результата. Я считаю, что рецепта не существует ни по эту, ни по ту сторону. Думаете, чиновники или силовики знают, как запугать и «усмирить» миллионы людей?

Я всегда вспоминаю высказывание Стивена Хокинга, человека, который был парализован большую часть жизни: «Пока есть жизнь, есть надежда». Опускать руки в ситуации, когда ты на свободе, здоров, жив, — значит предавать людей, тех, кто пострадал и находится действительно в сложной ситуации. Максим Знак недавно написал 4-тысячное письмо. Я открываю ящик и вижу там весточку от него. Как я могу предаваться отчаянию, кидаться в панике за границу, когда вижу перед собой пример несломленного обстоятельствами человека?

В сегодняшней ситуации важно сохранить холодную голову, способность мыслить, размышлять. Вторая важная вещь, которую мы должны сохранить, — человечность. Важно быть добрыми друг к другу, солидарными. Важно продолжать заниматься творчеством и своими делами. Это сложно, но архиважно. Это продолжает делать нас людьми: как только мы забьемся под кровать, начнем кричать «всё пропало», всё действительно пропадет.

— Как культуролог, находите ли параллели с происходящим? Или белорусские события уникальны?

— Ничто не ново под луной, как говорится. Но я не склонна проводить тотальное калькирование, так как это ведет к убожеству мысли: мол, вот тогда это подействовало, подействует и сейчас.

Мы с семилетним сыном — он очень интересуется историей ХХ века — недавно посмотрели «Намедни» Леонида Парфенова про 1921 год. И вот рассказывают там о преследованиях, арестах, и сын сразу начал проводить параллели с сегодняшними событиями, задавать много вопросов. Как он к этому пришел, я не знаю.

Дома я политику и новости стараюсь с детьми не обсуждать, ничем их не пугать. Но после последнего задержания он со старшей дочерью приехал за мной в Центральное РУВД. Сын заявил, что будет спасать маму. У него в голове не укладывалось, почему меня и моих друзей вообще задержали. Они же, говорит, не бандиты.

Если сравнивать события прошлого и современность, то следует держать в голове, что ни 1937, ни 1905, ни другие годы не похожи на наше время ни обстоятельствами, ни людьми. В любом случае сегодня мы живем в информационном обществе, и в этом большое отличие. Нельзя полностью скрыть скандалы и беззаконие: о произошедшем быстро узнают не только внутри страны, но и далеко за пределами.

И то, что сейчас происходит в мировом международном поле в отношении Беларуси, — не результат какой-то зарубежной пропаганды, это результат случившегося в стране. Сама власть совершает действия, ведущие к такой реакции.

— В культурном плане у нас сейчас деградация или все же накопление нового опыта и соответствующее взросление?

— Я вообще не люблю понятий деградации и гниения. В глобальном культурном масштабе это естественный исторический процесс, на мой взгляд, во время которого нам «повезло» жить. Уметь вынести из этих сложных уроков правильные знания и умения — важная способность.

То, что белорусы меняются под влиянием обстоятельств, очевидно всем. То, что это не пройдет бесследно для белорусской нации и культуры — также. То, что это сделает нас сильнее, — я тоже в этом уверена. Когда это закончится и всё будет хорошо? Скажу непопулярную вещь: само собой оно никогда не закончится и само собой хорошо не станет. Всё, что идет в лучшую или худшую сторону, — это результат деятельности человека. Что мы можем делать, если нет возможности предпринимать активных действий? Есть большое поле творчества, сопереживания, поддержки — это у нас забрать невозможно. И самый покорный раб — тот, который утратил надежду и разум.

В 1922 году из Советского Союза выслали интеллигенцию. В историю эти события вошли под названием «философских пароходов». На пароходы и поезда сажали философов, поэтов, писателей, художников — творческую инакомыслящую интеллигенцию, о которой Троцкий сказал: «Расстрелять их не было за что, но терпеть было невозможно».

Желание разными способами устранить несогласных для человека, который хочет безоговорочно властвовать в рамках определенного пространства, полностью вписывается в человеческую психику. Но когда мы сами собираем чемодан и выезжаем, когда садимся на философский пароход и отплываем, впадаем в уныние и забиваемся в угол, мы делаем именно то, чего от нас хотят те, кто претендует на единственно возможное мнение. 

— Для вас белорусы стали невероятными?

— У белорусов была и есть проблема: ждать одобрения в чужих глазах. Поэтому мы любим, чтобы нас заметили где-нибудь в Европе или ищем белорусские корни у каких-то зарубежных звезд. Но посмотрите, сколько у нас живет талантливых музыкантов, писателей, певцов, режиссеров, людей других профессий. Они есть и были, просто в какой-то момент мы заметили их рядом.

В величии, красоте и глубине этой культуры я не сомневалась никогда. И события 2020 года не изменили моего мнения о моей стране кардинально. Я знала всегда, что белорусы замечательные. 2020 год просто дал возможность проявиться определенным вещам, благодаря таким обстоятельствам.

Мы не стали случайно невероятными, мы всегда были белорусами. Вывод в том, что нужно продолжать создавать обстоятельства, в которых личность и культура, наши лучшие черты будут себя активно проявлять. Это должно стать сверхзадачей для людей, у которых есть влияние и вес.

— Вы упоминали, что сотрудники ГУБОПиКа задавали вам вопрос: «Чего вам не хватает?» Вы ответили, что классической музыки. Что вы в целом имели в виду под этим ответом?

— Этот ответ достаточно исчерпывающий, если мы посмотрим на ряд коннотаций, которые он вызывает. Классическая музыка — это приверженность классическим образцам, высокий уровень культуры, хороший вкус.

Когда я говорю, что мне не хватает классической музыки в стране, я говорю о сильном базисе, который человек впитывает в себя с рождения. Когда не конкретный вуз или школа и даже семья воспитывают вкус, а когда воздух в стране настолько насыщен культурно, что это нельзя не воспринимать.

— Ваше задержание на частном показе вы назвали плохой театральной постановкой со скудным реквизитом и непрописанными диалогами милиционеров. А что насчет всеобщего белорусского спектакля? Ждет ли нас трагическая развязка или возможны позитивные сцены — условно говоря, хотя бы начнут отпускать политзаключенных?

— Необычный формат спектакля «Белый кролик, красный кролик» всегда предусматривал что-то не прогнозированное со стороны зрителя, актера и обстоятельств. Эта пьеса так и писалась драматургом. То, что произошло в Беларуси, стало частью истории этого спектакля, культурным феноменом. И это не моя личная интерпретация или попытка смягчить ситуацию. Люди, которые сидят сейчас на Окрестина, — часть этого культурного феномена, это факт.

Шекспир не просто так писал, что весь мир — театр, а мы в нем актеры. Это не метафора. Мы все действительно играем свои роли. И есть режиссеры, которые занимаются постановкой тех или иных сцен. То, что происходило в Центральном РУВД 16 июня, — тоже была сцена с режиссером, хотя мы не знаем его имени. Был момент, когда я случайно услышала, как один из милиционеров консультировался по телефону с кем-то насчет того, что с нами делать.

Каким бы ни был финал у белорусской драмы (а это, безусловно, драма), финал будет. Я очень люблю классическую музыку, и когда мне тяжело, переслушиваю несколько вещей, которые вселяют в меня веру, хоть я и атеистка. В частности, арию Casta Diva из оперы «Норма» — она для меня вместо молитвы. Если я хочу усилить свою веру и надежду, слушаю «Хор иудеев» из оперы «Набукко». А когда думаю о финале и что однажды всё это закончится, то включаю концовку 2-й симфонии Малера. И вам рекомендую.

• 0
• 0
• 0
• 0
• 0
• 0
• 0
• 0