Виктор Манаев, который 40 лет отслужил в Купаловском, рассказал, почему не смог остаться в театре

— Тяжело об этом вспоминать. К таким событиям не подготовишься. Когда собиралась труппа, поначалу казалось, что есть надежда. Я выступил, у меня были свои аргументы, чтобы сохранить столетний театр. Среди них вспомнил и свою реплику из «Касцюмера» (Виктор Манаев играл Нормана. — Ред.), пьесы о временах бомбардировок Лондона нацистами: «Был сигнал воздушной тревоги. Начался налет. Но мы поднимаем занавес. Пусть же те, кто хочет остаться в живых, покинут зал и сделают это как можно тише…»

Но спустя несколько дней стало ясно: за этот 100-й сезон нас связала единая цель и планы на будущее, мы так сплотились, что не могли оказаться порознь. Потому вместе — кто-то сразу, кто-то на несколько дней позже, как я — ушли.

Если коротко, то театр — это всегда коллективное творчество. Театр для меня — это не только стены, это мой режиссер, это коллеги, которых ты любишь и ценишь. Вот и ответ о причинах ухода для меня.

С чего артист начал жизнь по-новому? 

— Мне один человек как-то сказал: каждая потеря — это еще и приобретение. Казалось бы, как может стать приобретением потеря, например, близкого человека? А потом вспоминаю: после своей смерти мама для меня как будто везде, ведь душа неизмеримо больше тела. Не раз говорил: Купаловский — это моя семья. Потому, наверное, переживаю эту ситуацию, разделение труппы, с той же болью, как потерю кого-то родного. Но и на театр взглянул иначе, шире.

Вынужденной паузой актёр воспользовался, чтобы прийти в себя.

— Пока снялся в видеоролике нашей независимой труппы «Купалаўцы», где читаю стихотворение Констанции Буйло «Дзень сканаў за гарой». Видео необычное для моего привычного комедийного амплуа. Радуюсь всем онлайн-показам, тому что наш коллектив жив, мы тепло относимся друг к другу, а еще нашему оптимизму и заделам на ближайшее будущее.

— Однако ситуация с расколом прежней труппы сложна еще и тем, что с некоторыми из оставшихся вы проработали не один десяток лет…

— Отвечу так: нам заповедано всех любить. А это значит не желать зла, не осуждать. Порой большой труд — пройти такие испытания и сохранить себя, не разрушившись злобой, ненавистью. Тем более актеру, который творит душой — собой и через себя.

— А свой рецепт оптимизма у вас есть?

— Сразу строки Шекспира вспоминаются:

После всех бесчисленных утрат
Во много раз я более богат.

А у архиепископа Иоанна Шаховского, чьи стихи я очень люблю и иногда читаю на встречах со зрителями, есть такие строчки:

Эти роли, эти маски так препятствуют блаженству.
Тело нам дано для боли, как душа для совершенства.
Иов старый мыслил быстро и имел большое знанье:
Мы приходим на страданье, чтоб стремиться вверх, как искры.

Потому, думаю, случившееся с театром, с коллективом спалит, образно говоря, лишний жир. Ведь можно ко всему привыкнуть. Признаюсь, я в театре был просто счастлив: какие люди рядом, каким театр стал после реконструкции! Древние японцы говорили: «Стекло прозрачно, и это его свойство. Но то, что свойство стало работой — прекрасно». Это и о 40 годах моей жизни в Купаловском. А с другой стороны, не ожирела бы душа. Да и руда, чтобы стать золотом, переплавиться в горниле…

• 1
• 0
• 0
• 0
• 2
• 0