Пишет Антон Левицкий.
В Беларусь постепенно приходит электронная книга. Наряду с интернет-магазином электронной книги ARCHE набирает популярность основанный в 2015 году интернет-магазин kniharnia.by. На днях сайт подвел итоги продаж в 2016-м году: лидером стала работа Алеся Белого (Кухмистра Верещаки) «Литвинская кухня».
Это заслуженная оценка замечательной и важной книги, которая может служить не только кулинарным пособием, но и введением в историю окончательного исчезновения Великого княжества Литовского.
Основу книги составляют очерки, которые ранее уже выходили в печати. Известный исследователь, автор знаковой монографии «Хроника Белой Руси» (второе издание вышло с модерновым подзаголовком «Имагология Беларуси ХІІ—XVIII вв.»), Белый в новом сборнике ставит целью «основательную инвентаризацию» литвинской кухни XIX века. Под литвинской кухней он понимает блюда ряда социальных групп, к которым (здесь с Белым можно поспорить) белорусский и литовский национализмы, как и коммунизм, относились негативно или враждебно, — это кухня польскоязычной аристократии бывшего Великого Княжества Литовского, разноязычного мещанства, зажиточного крестьянства.
Книгу предваряет предисловие, которое кратко подытоживает и систематизирует то, о чем далее рассказано в очерках книги на конкретных примерах. Белый рассказывает, что, когда концепция белорусской кухни начала формироваться, она не включала в себя автоматически все, что ели и пили в XIX веке на территории будущей Республики Беларусь. Следует иметь в виду, что понятие «белорусская кухня» возникло в первую очередь благодаря внешней фиксации этнографами из имперских столиц, массово открывавшими для себя Беларусь после восстания 1863 года. Имперская реакция трактовала белорусов как крестьян, попавших под вредное польское влияние, и имела целью полное искоренение польскости на этой территории, носителем которой считалась шляхта. Ничем хорошим для литвинской кухни это завершиться, конечно, не могло.
В свою очередь в массовом сознании концепт белорусской кухни укореняется поздно, с 1950-х гг. Как и в литовском случае, белорусская кухня оказалась ориентированной прежде всего на крестьянскую традицию, и в этом смысле, подчеркивает Белый, почти ничего не изменилось на протяжении последних 60 лет. Ввиду националистической и коммунистической ангажированности культурные фильтры «оттесняли» из кулинарного канона символы иных социальных групп, считает Белый. Были, правда, и исключения: об этом в предисловии нет ни слова, но из дальнейшего текста можно узнать, например, что верещака все-таки попала в меню ресторанов как белорусское национальное блюдо, хотя ее появление исторически связано именно с «эксплуататорами». Но в итоге, утрат и правда немало: это и путаница с колдунами, и бигос, селява, и вьюны, и много чего еще.
«Литвинская кухня» сегодня практически забыта. Между тем, ее «реабилитация», чем и занимается Белый, в частности выпустив эту книгу, возвращает из забвения мощную, богатую культурными смыслами, книжную традицию. Это разветвленная «история и мифология», сеть культурных паролей и ассоциаций. Такое наследие, безусловно, достойно и внимания, и уважения.
Очерки — основная часть книги — построены тематически. В целом, они охватывают финальный период существования «Великого Княжества» — системы лояльностей, основанных на польском языке и исторической памяти о былой составляющей Речи Посполитой. Великое Княжество было важной частью польской культуры, являлось продуктом традиции польского романтизма, ключевые центры которого, собственно здесь и сложились. Романтики сформировали обширный нарратив о Литве, во всём имеющей преимущество над «короняжами» (выходцами из Короны Польской), активно используя в качестве аргументации и кулинарию. В 1920—1930 годах такая Литва успешно продолжала свое существование в межвоенной Польше, успешно интегрируясь в польский национальный канон (в этой связи следует обратить внимание на первые на территории Беларуси «агроусадьбы», каковыми можно назвать востребованные на рынке сельского туризма Второй Речи Посполитой пансионаты).
Белый начинает свое повествование с конца ХVIII века, из Гродно времен Тизенгауза. Постепенно он шаг за шагом воссоздает картину литвинской культуры — через кухню.
Свекольная ботва являлась «брендом» литвинской кухни, соответственно в Речи Посполитой поляки придумали презрительное прозвище для жителей Княжества — boćwiniarze.
Холодник был воспет романтиками как литовское блюдо — и получил распространение в Польше. В названии «Минский холодник» проявилось пограничное местоположение города — между Литвой и Русью.
Увлекательна и многогранна мозаика, в которой традиция аристократических фамилий органично соседствует с королевскими поварами — авторами и изобретателями верещаки.
На страницах регулярно цитируется Мицкевич — певец Литвы (и польского мессианизма; вспомним о конфликтном потенциале национализмов).
В тексте встречаются и другие культурные герои Литвы: братья Тышкевичи, Шпилевский, Ванькович, Крашевский и др.
Нашлось место и для татар, и для литовских экспериментов в придании аутентично-литовских названий блюдам, имевшим распространение в литвинской кухне (вот когда становится очевидной важность терминологии, которая бы отличала домодерные общности и модерные нации).
Книжка демонстрирует также, насколько легко рождаются — изобретаются — новые традиции и письменные мифологии (сам Кухмистр Верещака избегает одну важную фамилию, но я все же напомню ее — Гобсбаум). Белый охотно (так видится со стороны, по крайней мере) включает в свое повествование не только исторические эпизоды и фамилии, касающиеся собственно эпохи Великого княжества (Мицкевича и т.д.). На страницах книги появляются Ластовский и Дроздович, Рыгор Бородулин, Нил Гилевич, остроумно цитируется даже Янка Купала (без указания имени автора, но для недогадливых цитата выделена курсивом). Это несколько «усложняет» упрощенную общую картину, изложенную автором в предисловии. Проясняется, что нация — это не только репрессивная сила, инструмент символического принуждения, но и производительный механизм.
* * *
Для протокола следует отметить несколько мелких недочетов. Прежде всего, это отсутствие содержания (может, потому что это электронная книга?). Это дело вкуса, но мне показалось, что кое-где автор рискует испортить восприятие излишней патетикой и риторикой («строгие надутые дядьки», создававшие белорусско-советский канон — конечно, крайне утонченная образность, но разве без нее не обошлось бы?).
Наконец, в общем-то довольно гладком изложении иногда спотыкаешься на тех или иных шероховатостях. Новообразования вроде «шляхавода» (путеводитель) или канцелярские сокращение «РБ» режут глаз, особенно на общем фоне. И еще — в качестве необязательного, но полезного примера в контексте идей самого Белого: удобно, конечно, опираться на Толковый словарь белорусского языка, который никак не дифференцирует слова вынаходніцтва, вынаходства, вынаходка. А тот же Русско-белорусский словарь дает для этих слов разное значение — а это тоже академический словарь, что надо было бы учитывать, используя иногда слова вынаходка вместо вынаходніцтва. Это кажется здесь уместным, поскольку непосредственно относится к вопросу о фильтрах и чувстве культурного контекста. Хочется отдельно упомянуть удачную интеграцию в текст диалектизмов (например, рачэй), которые выглядят очень уместно, развивая и дополняя основной посыл книги.
Иногда в книге бывают повторы — чувствуется, что ее части писались как отдельные публикации.
Но общее позитивное впечатление такие мелочи совершенно не портят.
* * *
Критика Белым «2-х огромных этнографических валунов» — белорусского и (в меньшей степени) литовского, его раздраженность «эффективными менеджерами от крестьянской культуры» — часть широкой традиции критики национализма как репрессивной идеологии, которая подавляет культурное разнообразие отдельных регионов. Бывает, частный культурный опыт, проистекающий из ежедневного общения в многокультурной социальной среде, репрессируется некоей нацией. Особенную интенсивность подобная репрессия приобретает в случаях, когда формирование нации отклонилось от желаемой схемы. Стоит упомянуть реакцию, вызываемую попытками артикулировать культурный интерес к специфическому культурному характеру западнополеского региона. До сих пор неразработанной остается сложная история польско-белорусских отношений и т.д.
Безоговорочная ценность книги в том, что Белый не останавливается на обыкновенном описании, которое часто имеет место в белорусской исторической литературе. Он предлагает свои объяснения существующего положения вещей. Книга представляет собой опыт в разработке истории повседневности, исследовательском направлении, все еще малоосвоенном белорусской исторической наукой. Потенциал истории повседневности Кухмистр демонстрирует наглядно. В результате ко всей книге можно отнести слова самого автора: «как музыка, как напоминание про неимоверно далекие старые-добрые времена».
Очерки написаны живо, они в полной мере отражают кругозор автора, его осведомленность в культурных традициях современной Беларуси (как романтически-литовской, так и позднебелорусской). Книга позволяет, без преувеличения, непосредственно (ибо каждый может взять и приготовить те блюда!) приобщиться к «стране, которую мы потеряли» — старого-доброго Великого Княжества Литовского, легендарного края Романа Скирмунта, который по инерции продолжал существовать после разделов Речи Посполитой и окончательно исчез в эпоху «кровавых земель» — масштабных катастроф 1910—1950-х гг. Те, кто выжил, покинули свою родину, и в прекрасной образности этого изгнания немалую роль сыграла литовская кухня — которая оказалась невостребованной новыми государствами-нациями (да и собственно, Литвой — какая ирония) и которую сегодня предлагает белорусам открывать заново Кухмистр Алесь Белый.
«Можно взять автомат и пересечь границу?» Паук спросил у пограничников, законно ли российские войска в 2022 году пересекли белорусско-украинскую границу66
Комментарии