Из-за новостей о новых белорусских издательствах за границей, книжных ярмарках и презентациях, новых произведениях, иногда создается впечатление, что книги издаются огромными тиражами. Но это пока не так. И причины кроются не только в проблемах, возникших после 2020 года.
Критик Денис Мартинович в Dekoder размышляет о том, как незавершенная революция изменила белорусскую литературу. Приводим ниже эту статью.
В Варшавском магазине издательства «Янушкевич» стартовали продажи нового перевода «Ведьмака» Анджея Сапковского, презентация Владимира Некляева в Вильне собрала аншлаг — а в Минске объявили «экстремистской» очередную книгу.
Примеры, которые, казалось бы, говорят сами за себя, можно множить и множить. В Беларуси разгромили сеть независимых издательств («Янушкевич», «Галиафы» и другие), но часть из них продолжила работу в эмиграции, где появились даже новые: «Гуттенберг», «Меня нет».
ПЕН-центр и Союз белорусских писателей закрыты. Однако первый уже успешно действует за границей, на смену второму пришел международный Союз белорусских писателей, его сайт — уже фактически полноценное медиа. В стране больше нет журнала «Дзеяслоў», но вместо него за границей выходит «Апостраф».
Количество «экстремистских» книг в Беларуси перевалило за полсотни. Среди них и современная проза (у того же Альгерда Бахаревича в списке, кроме «Собак Европы», еще «Последняя книга господина А.»), и классика, такая как произведения Ларисы Гениюш. За границей эти книги несложно купить.
В эмиграции проводятся презентации, фестивали, вручаются премии. Казалось бы, пиши, публикуйся! У тех же «Собак Европы» — уже пятое издание. Что еще нужно для авторского и читательского счастья?
Но проблемы беллита начались не в 2020-м — тогда просто случилось так, что новые обрушились на ту культурную сферу, которая уже находилась в кризисе. А старые никуда не делись.
Непрофессиональная литература
Главной проблемой на протяжении десятилетий оставалась тотальная русификация, которая лишала литературу притока читателей, отдаляя их от нее. Беларусь находилась в российском информационном поле, и российская литература одними воспринималась просто как своя, для других же — несмотря на понимание ее «иностранности» — была ближе и более понятной, чем белорусская.
Учебники по беллиту оставляли желать лучшего. Акцент в них делался на темах, связанных со Второй мировой войной и жизнью в деревне. Так белорусская литература на старте теряла потенциальных читателей из числа современных городских школьников, которые все хуже понимают эти реалии.
Результатом стало отсутствие полноценного рынка. Слабый интерес к белорусскоязычным книгам снижал тиражи, а 20-процентный НДС, от которого отказались в той же Украине, увеличивал цены на книги. Тиражи были небольшие, авторские гонорары — невысокие. Писатели чаще всего не могли заниматься одной литературой и писали в свободное от основной работы время, что отражалось на уровне и количестве книг. Да и еще были вынуждены сами распространять их: у издательств чаще всего ресурсов на это не было. Чтобы далеко не ходить за примерами — так делал и автор этого текста, написавший две книги про Владимира Короткевича.
Литературной критикой занималось с десяток человек и также в свободное время. Возникал замкнутый круг.
Тем не менее, всплески интереса к белорусской литературе все же случались. Например, к творчеству Андруся Горвата, который ворвался к читателям со своим «Радзівам Прудок». Или к Виктору Мартиновичу, который каждые год-два выпускал в 2010-е новую книгу и собирал очереди во время автограф-сессий. Были и примеры успешного краудфандинга, благодаря которому вышел перевод произведений Светланы Алексиевич на белорусский.
Такие кейсы могли решить частную проблему: распространить конкретную книгу или раскрутить конкретного автора, — однако не могли изменить государственную политику и запустить механизмы рынка.
Преодолеть русификацию в себе
В эмиграции удалось возродить литературный процесс в независимом сегменте в дореволюционном виде, вернуть его в состояние «до 2020-го» и даже продвинуть вперед.
Например, по-белорусски продолжают выходить части культового «Ведьмака» Сапковского (перевод Екатерины Матиевской), появился первый лицензионный «Властелин колец» Толкина (работа Игоря Куликова). А вот «Гарри Поттер» (перевод Елены Петрович) на паузе: правообладатели не захотели связываться ни с чем белорусским, пока Беларусь находится под санкциями.
Все эти проекты выходили в издательстве «Янушкевич», наиболее крупном из тех, что работают за границей. Свои фишки есть и у других. Например, «Гуттенберг» стал выпускать по-белорусски популярного у массового читателя Сашу Филипенко («Бывший сын», «Кремулятор»), в «Весне» выходит на белорусском языке литовская классика (например, «Тула» Юргиса Кунчинаса) и т. д.
Читатели рассредоточены по всему миру, и издательствам пришлось приспосабливаться. Книги рассылают почтой, более активно участвуют в ярмарках и фестивалях, выпускают электронные издания, используют платформы типа Amazon и так далее. Белорусские издатели вышли на новый уровень, и в диаспоре есть все возможности для получения книг.
Основная проблема — в размере аудитории. Ведь новая реальность автоматически не освободилась от влияния той ситуации, что складывалась перед 2020-м.
Эмигранты не могли вдруг преодолеть последствия многолетней русификации, хотя даже события 2020 года и дали для этого мощный эмоциональный толчок.
«Здесь нет тотального диктата русского мира, этого давления — информационного, культурного, медийного, которое не дает развиваться белорусскому. < … > Также здесь нет постоянной борьбы с российским продуктом <…>, что подсознательно очень помогает — у тебя, как будто, расчищенное поле. Бери, засевай и работай», — говорил в интервью Андрей Янушкевич.
Но это не быстрый процесс. Ведь нахождение в российском информационном поле не обязательно привязано к географии. Это выбор, сделанный в сознании конкретного человека, и многие хранят ему верность.
Самый высокий гонорар — 446 евро
Полноценного книжного рынка — что в Беларуси, что в эмиграции — как не было, так и нет. Использование краудфандинга только доказывает, что в книгоиздательстве не появилось больших денег. Александр Чернуха собрал 4,3 тысячи евро на издание нового сборника рассказов, издательство «Янушкевич» — такую же сумму на перевод «Графа Монте-Кристо» на белорусский. Издательства по-прежнему вынуждены обращаться за помощью к читателям и частным спонсорам.
Неудивительно, что писатели по-прежнему не живут с гонораров от тиражей. Прозаик Сергей Календа, как и прежде, работает парикмахером. Поэт Андрей Хаданович по-прежнему преподает: теперь он ведет «Переводческую мастерскую». Лауреат премии Гедройця Сергей Дубовец активно пишет для «Радио Свобода». И так далее.
Важно, что существуют европейские стипендии. Например, по одной из них Альгерд Бахаревич и поэтесса Юлия Тимофеева жили в австрийском Граце, теперь — в Германии.
Из-за множества новостей о том, как открываются новые издательства, как белорусы активно участвуют в книжных ярмарках и презентациях, как новые авторы пишут все новые произведения, иногда создается впечатление, будто диаспора поглощает книги гигантскими тиражами. И потребление действительно увеличилось — но не радикально, а тиражи остаются скромными.
«От издателей я в разное время слышал такой критерий: успех — это когда ты издаешь автора, а его книги за год продаются тиражом в тысячу экземпляров, — говорит Павел Антипов, директор издательства «Меня нет», добавляя: — Тысячу за год мы продали — но всех вместе». При этом почти половина пришлась на одного автора (без уточнения, на какого именно).
Успехом издатель будет считать продажу в общей сложности 5 тысяч экземпляров книг автора. Кстати, на такие же тиражи рассчитывают и издатели внутри Беларуси.
В «Меня нет» автор получает 1 евро с каждого проданного экземпляра, максимальный выплаченный гонорар — 446 евро.
Андрей Янушкевич оперирует более крупными цифрами: за первую половину 2024 года его книжный магазин в Варшаве продал 1,6 тысячи томов. Общее количество распространенных через его площадку книг за этот период составило почти 7 тысяч экземпляров.
Это хорошие показатели с учетом турбулентности, когда работу пришлось начинать с нуля. Но — и это понимают все участники литературного процесса — далеко не потолок. В целом тиражи остаются на уровне дореволюционных лет, если исключить некоторых конкретных успешных писателей.
В поисках безопасных ниш
В самой Беларуси к проблемам, которые существовали и до 2020 — прежде всего, к русификации, — добавились новые. Главная — атмосфера в обществе: вмешательство в литературный процесс может произойти в любой момент. Открыть независимое издательство невозможно, количество площадок для презентаций сократилось, СМИ, что остались, пишут о литературе еще меньше, чем раньше, списки ненадежных авторов никто не отменял. За последние несколько лет в Беларуси для более-менее массового читателя не прозвучало никаких новых имен.
Неужели настоящая белорусская литература действительно сохранилась только в эмиграции? Отвечая на этот вопрос положительно, мы попадаем в своеобразную психологическую ловушку.
До революции в стране параллельно развивались два сегмента литературы: независимый и государственный. Характерный пример: за 2020 год премию имени Ежи Гедройця, которая тогда еще вручалась в Беларуси, получила Ева Вежновец, автор повести «Па што ідзеш, воўча?». Эту книгу перевели на немецкий, чешский и норвежские языки. В том же 2021 году государственную национальную литературную премию в номинации «публицистика» получил за книгу мемуаров Александр Радьков, в прошлом высокопоставленный чиновник.
На фоне массовой эмиграции возникла иллюзия, что независимый сегмент литературы уехал, а остался только государственный. На самом деле, не все «альтернативные» писательницы и писатели автоматически эмигрировали. Каждый выбрал свою стратегию адаптации к новым реалиям. Одни используют Запад как площадку для публикаций своих произведений (в лонг-листе премии Гедройця за последний год есть авторы, которые живут по обе стороны границы). Другие пишут в стол — о их произведениях мы узнаем позже. Третьим остается ориентироваться на немногие независимые проекты, создавать их самим (например, сайт про литературу) или пробовать попасть в государственные журналы или госиздательства.
Остаются и более безопасные, но важные ниши: детская литература, краеведение, литературоведение, переводы, переиздание произведений классической литературы и изучение ее. Так, кстати, поступали и в СССР. Например, в государственном издательстве «Художественная литература» продолжается выход 25-томного собрания произведений Владимира Короткевича — его готовит коллектив во главе с ученым Анатолием Воробьем.
«Сам удивляюсь, сколько у меня написано! Хотелось бы это напечатать. А где? Тираж «Дзеяслова» всего триста экземпляров. И он не идет ни в «Белсоюзпечать», ни в библиотеки, ни в школы. А «Полымя» все же идет», — говорил в 2023 году 83-летний Виктор Казько, когда независимый журнал «Дзеяслаў» еще выходил.
В его словах — логика и мотив писателей, готовых к сотрудничеству с государственными журналами. Хотя попасть в них теперь тот еще квест. Печататься же или не печататься с литераторами, уровень мастерства и политическая позиция которых могут сильно различаться, — личный выбор каждого. Однако такая продукция все же распространяется по Беларуси, часть тиража обязательно пойдет в библиотеки.
Насколько же доступна в «метрополии» литература, созданная в эмиграции, вам публично не ответит никто, хотя бы ради безопасности читателей. Важно, что книги в Беларусь передаются, но какие и в каком количестве, неизвестно. Учитывая общие тиражи, цифры будут небольшие.
Послесловие
Белорусской литературе — единой, несмотря на события последних лет, — сложно и дома, и за границей. Просто в разных пространствах она сталкивается с проблемами разного уровня. В этих турбулентных условиях хорошо, что существует диаспора, которая выступает мотором технологического процесса и площадкой, где можно выпустить то, что думаешь, без использования эзопова языка. И важно, что остается «метрополия», для жителей которой, в первую очередь, и создаются произведения.
Отойдя от первого шока, беллит действительно подает признаки возрождения. Нет, не воскрес как птица Феникс, а, скорее, пророс как трава сквозь асфальт. Насколько еще вырастет, предсказать не может никто. Теперь у белорусов нет ресурсов радикально изменить условия существования беллита, но есть возможности развивать его в ожидании лучших времен.
Комментарии