«Сейчас российских солдат уже не везут. Но следят за каждым». Медик из Гомельщины рассказал, как год назад в белорусских больницах спасали российских военных

Имя собеседника не называется из соображений безопасности. Известно только, что и в начале войны в Украине, и сейчас он работает в одном из медучреждений Гомельщины. Он рассказывает:

— Того, что в первые дни войны медучреждения Гомельщины были вынуждены (я подчеркну слово «вынуждены», нас никто не спрашивал) оказывать помощь российским военным, давно никто не скрывает. Это подтвердил и Лукашенко, и Министерство обороны. Но через некоторое время. Для нас же это было «шоком».

Нас экстренно собрали и предупредили: «Освободить несколько сотен коек, отменить плановые операции для гражданских и под страхом увольнений и самых серьезных последствий не разглашать абсолютно никакой информации по поводу того, что будет происходить дальше.

— А что происходило дальше?

— Дальше наше заведение превратилось в ад. К нам стали свозить раненых изуродованных солдат. Из Украины их везли и по земле, и вертолетами. Впечатляло то, что это преимущественно были молодые ребята, которым только исполнилось 18. Многим была нужна ампутация — их уже привозили с гангренами, у многих руки-ноги уже были оторваны. Большое количество людей с пулевыми ранениями, рваными ранами. Словами это не передать. Это были люди в шоковом состоянии, многие голодные, упрашивали дать им возможность позвонить родным.

Оказывать помощь пострадавшим обязали даже узкопрофильных специалистов. Мы все не выдерживали. Казалось бы, чего только не видели во время своей работы. Но такое… Все коридоры были заставлены кроватями с ранеными солдатами, которые плачут, стонут и воют от боли. Некоторые просили их добить.

— Была информация, что солдат было так много, что не успевали делать операции. Многие умирали…

— Раненых действительно было очень много. Достаточно времени на диагностику у нас просто не было. Еще на входе визуально оценивали состояние, а чтобы никого не перепутать, просто на теле обозначали их цифрами, чтобы коллеги могли понять, кого сразу «брать в работу», а кто еще может потерпеть. Но были и такие случаи, когда к нам привозили уже мертвых людей. Они просто не знали, куда их девать — и везли, кидали нам.

По словам собеседника, самый большой поток раненых российских солдат был в конце февраля — начале марта 2022 года.

— Я точно знал, что подобная ситуация сразу в нескольких приграничных с Украиной городах. В Наровле создали практически полноценный полевой госпиталь. В Гомеле раненых везли в центр радиационной медицины (туда привезли даже российских медиков, они заняли несколько этажей), областную клинику, Больницу скорой медицинской помощи. И в Мозырский госпиталь, и в Костюковку везли… Мозырь вообще был похож на военную базу — по улицам ездили танки, военные машины, огромное количество российских солдат, — рассказывает собеседник. Эти данные стали ему известны от коллег-медиков из региона.

— Как вы себя при этом чувствовали? Цивилизованные белорусы, думающие, против этой войны, против вторжения российских войск в Украину. А тут… вы своими же руками спасали российских солдат.

— Морально это ужасно. Сначала ты видишь изрешеченного пулями и осколками молодого человека — и как медик ему помогаешь, делаешь все возможное. Потом приходишь в себя и понимаешь — ты помогаешь тем, кто убивает твоих же родных в соседней Украине. Там, в Украине, у нас у каждого второго родня. Это чудовищный моральный выбор. Многие не выдерживали, рыдали в коридорах, отказывались выходить. Были и такие случаи — коллеги приходили домой, а их родные предателями называли.

На самом деле, если почитать нормы международного гуманитарного права, то во всем мире помощь раненым на полях сражения солдатам не признается актом соучастия в военных действиях. По законам военного времени, медики должны оказывать помощь всем раненым и не разбираться, за какую армию они воюют.

— По законам военного времени… А как быть с тем, что Россия официально не называет войну войной?

— Если так, то статус раненых российских солдат на территории Беларуси вообще не понятен. И, по-хорошему, нормы международных конвенций действовать не должны. Но это война. И мы все это прекрасно понимаем.

— Многие медики увольнялись в то время?

— Нам угрожали. Когда началась война и нам увезли раненых, с каждого из нас взяли подписку о неразглашении абсолютно любой информации по поводу оказания помощи российским солдатам, пригрозив для начала увольнением, а потом еще и всеми вытекающими последствиями — репрессиями, сроками и вот этим всем. Главный врач, когда собирал нас, прямым текстом сказал, что в здании работают сотрудники КГБ и ФСБ.

— Вы их видели? Или, может, вам их представляли?

— Лично я сотрудников ФСБ не видел. И их нам не представляли. Но это мог быть любой человек — разве их там разберешь. А то, что у нас работает сотрудник КГБ, я даже не сомневался. При каждой больнице еще в 2021 году создали должность, которая звучит как «заместитель главного врача по безопасности, режиму и кадрам». Мы прекрасно понимали, что он и есть сотрудник КГБ. Перестали даже разговаривать друг с другом. Никто никому ничего не рассказывал, медики боялись голову поднять и на кого-то посмотреть. Боялись и за себя, и за близких.

— А какая ситуация сейчас?

— Слава богу, сейчас потока российских солдат у нас нет. И нам не приходится их лечить. Медицинскую помощь оказываем местному населению. Но понимаем, что в случае чего — все это снова может повториться.

— Сейчас сотрудники КГБ за вами следят?

— Да, люди на той самой должности «заместитель главного врача по безопасности, режиму и кадрам» до сих пор в медучреждениях. В нашем — точно. Где-то их фамилии, а иногда и фотографии, даже висят на официальных сайтах медучреждений в разделе «Администрация». Эти люди — явно не из медицины. Только халаты на себя белые набрасывают. Когда человек устраивается на работу — сначала вызывают к тому гэбисту. Когда увольняется — тоже только через него. Люди, которым приходилось с ним разговаривать, выходят в шоке. Говорят, что на каждого есть досье из всей подноготной, на которую гэбэшник начинает давить. Знает даже все о личной жизни.

• 10
• 0
• 5
• 15
• 5
• 7
• 76
• 0