«Если у заключенного большой срок, он готов на любые уступки, даже заложить других, лишь бы выйти на свободу раньше». Бывшие политзаключенные рассказали, как возвращались к жизни после тюрьмы
Мы воспринимаем политзаключенных как героев, но не всегда задумываемся над тем, как они сами переживают заключение. «Наша Ніва» побеседовала с тремя бывшими заключенными о том, меняет ли тюрьма и как жить после того, как решетка осталась в прошлом.
Дмитрий Фурманов: «Провел за решеткой полтора года и только еще больше начал ненавидеть режим»
Находился за решеткой с 29 мая 2020 года по 21 октября 2021 года
Фото: страница Дмитрия Фурманова в Instagram
«Если человек попадает в тюрьму не по политической статье, он, вероятно, может даже исправиться. По моим ощущениям, там есть не слишком социализированные люди, и, наверное, в тюрьме они получат опыт социальной коммуникации и, возможно, начнут лучше понимать людей вокруг себя.
Что касается политзаключенных, то никакого «исправления» здесь не будет. Такие люди пошли против режима, и сколько ты их ни держи за решеткой, они не изменят своего отношения. Меня самого просто украли, я не делал ничего криминального. Провел за решеткой полтора года и, конечно, только еще больше начал ненавидеть режим.
После перевода из тюрьмы я немного времени провел в колонии — пять дней на карантине и 48 суток в ШИЗО. Выходил на свободу с ощущением облегчения, ведь если ты политзаключенный и находишься в тюрьме, тебя там могут держать бесконечно, да и 48 последних дней были очень сложные. Когда я освобождался, думал, что, может, меня сейчас схватят и снова куда-нибудь повезут, но меня никто не трогал и мне даже разрешили выехать из страны. Видно, системе было на руку, чтобы я уехал.
В то время сложно было строить какие-то планы. О том, что происходит в мире, я знал только в общих чертах, не представлял ничего конкретного и поэтому не мог планировать, куда поеду и что буду делать. Думал остаться на какое-то время в Беларуси, но мне подсказали, что это опасно и меня снова могут закрыть.
Сохранил связи с большей частью того окружения, которое имел до заключения. Но со временем возникли вопросы к некоторым из друзей, которых сейчас друзьями, наверное, и не стоит считать, как говорят, друг познается в беде. Кажется, на свободе мы хорошо общались, но когда попал в тюрьму, от этих людей, например, не приходили мне письма. Это были единичные случаи, большая часть людей поддерживали и меня, и мою девушку.
Забыли ли меня эти люди? Скорее, они выбрали те ценности, которые более свойственны режиму, выбрали другое политическое направление. А еще очень много людей, которых я не знал, начали писать мне письма и поддерживать меня. От этих людей я в восторге, и они меня по-хорошему удивляют.
Не имею обиды на тех, кто меня заключил, ведь как можно обижаться на недалеких людей? Обижаться можно на тех, кто понимает, что делает, а в той системе нет адекватных людей. Их скорее надо пожалеть как прокаженных, обезумевших, к ним я испытываю только жалость.
Ненависти к людям у меня нет, скорее я ненавижу этот режим как систему ценностей, так как он бесчеловечен.
Сейчас не слишком часто вспоминаю о тюрьме. Только когда вижу какой-то предмет или явление, что как-то напоминают время за решеткой. Например, сейчас стоит жара, и очень тяжело находиться в помещении. Это напоминает, что и в тюрьме были такие дни, когда было очень жарко, тем более там было много людей в помещении и нельзя было никуда выйти. В таких условиях переносить зной довольно трудно. С другой стороны, так получаешь опыт, как себя вести во время жары (улыбается).
Когда находишься в тюрьме, быстро отвыкаешь от разных гаджетов, от того же телефона или ноутбука. Когда выходишь на свободу, первое время не можешь понять, как с ними общаться, но со временем все возвращается.
Если говорить о белорусской пенитенциарной системе, то там все плохо с работой психологов и вообще с психологической поддержкой заключенных. Там делают все наоборот — заставляют, унижают людей, и если говорить о политических заключенных, там все еще хуже, чем у обычных заключенных. Поэтому большинству людей после освобождения понадобится психолог.
Думал, что и мне стоит будет обратиться к психологу, хотя бы для социализации. За решеткой у тебя не такой круг коммуникации, как на свободе, и к этим людям приходится адаптироваться. Из-за этого учишься выбирать во время беседы однозначные слова, такие, которые все поймут так, как нужно. На свободе так беседовать не надо, потому что ты общаешься с людьми из своего круга. Поэтому полагал, что мне понадобится немного проработать это все с психологом да и заняться физическим здоровьем. Но через месяц после освобождения мы поехали с невестой в санаторий и этого мне хватило, почувствовал, что и психолог мне уже не нужен.
Есть еще один фактор, который усложняет общение в тюрьме. Если человек находится в тех местах, он, конечно же, хочет как можно быстрее освободиться.
Если у заключенного очень большой срок, то, скорее всего, он пойдет на любые уступки, лишь бы выйти на свободу как можно раньше. Имею в виду все возможные договоренности между администрацией и узниками, клеветничество и закладывание других узников. Таких людей за решеткой очень много, и общаться с ними очень сложно. Сам понимаешь, что если ты скажешь или сделаешь что-то не то, это могут использовать против тебя.
Как помочь бывшему заключенному? Когда находишься в тюрьме, коммуникация у тебя ограничена, поэтому человека, вышедшего на свободу, нужно возвращать в социум, в нормальное состояние, общаться с ним. В тех местах очень не хватает простой человеческой коммуникации, ведь ты всегда сидишь с одними и теми же людьми, и хорошо, если еще с людьми. А бывает, что ты сидишь вообще в одиночке, это пытка. Поэтому, когда человек выходит из заключения, ему очень хочется общаться и восстанавливать социальные связи».
Тихон Клюкач: «Если кому-то будет нужно, чтобы политзаключенный не вышел, он не выйдет»
Находился за решеткой год и 3 месяца — с 30 ноября 2020-го по 9 марта 2022-го
Фото: Архив Тихона Клюкача
«Я не был уверен, что выйду на свободу тогда, когда истечет срок, который мне дал суд. Если бы администрация колонии пожелала сделать этот срок дольше на год или на большее время, у них были для этого все возможности. Здесь речь не только обо мне, но и обо всех остальных политзаключенных, ведь если кому-то будет нужно, чтобы они не вышли, они не выйдут. Поэтому мое освобождение было в каком-то смысле даже неожиданным.
Также выходил с пониманием, что все силы, которые у меня есть, буду использовать, чтобы бороться с этим режимом и чтобы все то, что со мной произошло за решеткой, некогда стало в Беларуси невозможным.
Что чувствовал, когда вышел на свободу? Обиду, отвращение, ненависть. И в моем случае ощущения со временем не смягчаются.
Тоже имею гнев, но не думаю, что у меня или у кого-то другого из белорусов есть необходимость как-то с этим справляться. Это скорее то, что заставляет идти вперед. И теперь у меня есть цель: единственная независимая Беларусь, в которой не будет диктатуры, а люди будут говорить на белорусском языке, будут работать законы, а не страх. К этой цели я иду, а куда меня этот путь заведет, я не знаю.
Лично мне не было слишком трудно вернуться к прошлой жизни. Срок у меня был не слишком большой, провел за решеткой год и сто дней, и адаптировался к обычной жизни довольно быстро. За это время произошли такие вещи, что от них, мне кажется, трудно вообще всем белорусам. Моя история — это история самого обычного политзаключенного, который получил, по сути, небольшой срок. Там (за решеткой. — «НН») сейчас находятся люди, получившие по пять, восемь, двенадцать лет, и их истории совсем другие.
Таким людям, мне кажется, психологическая реабилитация просто необходима. В их случае ты выходишь в совершенно новый мир с новыми правилами, видишь множество новых людей. Думаю, это морально тяжело. Если бы я просидел еще десять лет, я бы ничего не узнавал вокруг и не понимал бы, как делать самые обычные вещи.
После освобождения у меня появилось много новых знакомых, но дело скорее не в том, что провел время в тюрьме, а в том, что сейчас нахожусь не в Беларуси. Многие из моих знакомых тоже попали за решетку и сейчас сидят, многие уехали, буквально пару человек осталось на свободе и в Беларуси.
Все, что я могу сейчас сделать — это рассказывать о том, чем живут белорусские политзаключенные. У меня есть чувство, что я должен это делать, так как, к сожалению, не так много из наших политзаключенных рассказывают обществу о том, как выглядит система изнутри.
Надеюсь, что это хоть как-то поможет им и откроет людям глаза на то, что сейчас происходит в Беларуси. Но не могу сказать, какой будет результат. К сожалению, обычными средствами мы можем сейчас не так много сделать для политзаключенных — можно делать им денежные переводы, писать письма и так далее, но неизвестно, насколько им легче от этого.
Понимают ли другие мой опыт? С большего да, но случалось разное. Некоторым людям, которые очень далеки от новостей, трудно представить себе, что где-то в Беларуси есть места, где людей можно каждый день избивать и закрывать в карцер. Человек просто живет в другом мире, ему кажется, что если у него все хорошо, то и у остальных тоже.
Говорю это о белорусах, но и с иностранцами в смысле понимания все очень печально, большинство поляков и украинцев ничего не знают о положении в Беларуси. Может, это специфика их народов — то, что они больше всего сконцентрированы на своей стране, или, может, мы, белорусы, просто не смогли хорошо донести до людей информацию о нашей стране.
Тюрьма людей меняет, но по-разному. Одно дело — политзаключенные, и совсем другое — обычные преступники. Если говорить о преступнике, то его тюрьма ни в коем случае не исправит и он останется таким же, каким и был.
Белорусскую пенитенциарную систему ни в коем случае нельзя назвать исправительной, она только карательная. Если же мы говорим о политзаключенном, то у большинства наших политзаключенных из-за того, что они переживут от режима Лукашенко, будет к нему только большая ненависть.
В Беларуси любому человеку, который освободился, независимо от того, был ли он признан политзаключенным, будет очень тяжело. Это человек, которого не возьмут на нормальную работу, к которому всегда будут ходить сотрудники МВД, так как он будет на примете.
Речь не просто о дискриминации — белорусу, который отсидел какой-то срок, будет почти невозможно создать для себя нормальную жизнь. Ему помешает внимание органов, возможно, настроение общества, государственная система, которая не дает этим людям никакой возможности вернуться в общество после того, как они отбыли свой срок.
Тюрьму вспоминаю довольно часто, ведь все-таки из моей жизни забрали большой отрезок времени. Также сейчас много рассказываю о тюрьме журналистам или на каких-то мероприятиях. Упоминаются различные неадекватные действия со стороны администрации колонии, какие-то бытовые мелочи, и, конечно, друзья-политзаключенные, которые там остались.
Пенитенциарная система должна быть совершенно иной. Когда люди находятся в колонии, они полностью ограничены от внешнего мира, до них доходит немного новостей. У них нет представления о происходящем по ту сторону решетки. Также людям нужно более широко предлагать возможности дальнейшего развития, варианты того, чему можно научиться, какие курсы пройти. Сейчас большая часть из отсидевших идут работать дворниками или грузчиками, поэтому нужно искать возможности дать им нормальную работу. Конечно, должна быть и психологическая адаптация».
Артем Хващевский: «Думаю, что другим людям невозможно понять такой опыт, если они его не прошли»
Находился за решеткой почти год — с 15 августа 2020-го по 3 августа 2021-го:
Фото: архив Артема Хващевского
«Не думаю, что белорусская тюрьма или колония сильно меняет людей. Если ты заключенный в Беларуси, ты находишься в информационной изоляции, мало что отвлекает твое внимание, и благодаря этому у тебя больше времени на собственные размышления, хотя за решеткой ты никогда не находишься в одиночестве (разве что в карцере, где я не бывал).
Когда выходил, чувствовал себя странно, потому что уже до этого я был готов покидать стены тюрьмы много раз. Сначала думал, что выйду после трех суток за решеткой, потом — что после десяти. А когда уже был в колонии, изменили закон и день содержания в СИЗО стали считать за 1,5 дня в колонии. В СИЗО я был более 8 месяцев.
Но пока суд пересматривал мое дело, я просидел почти весь свой срок без пересчета и вышел только на две недели раньше, предварительно не зная дату освобождения. Знал, что вот-вот со дня на день могу выйти, и это ожидание в каком-то смысле изматывало. Так что если в один день пришли и сказали «собирайся», было странноватое чувство, которое сложно описать. Никто из моих близких не знал, что меня освобождают именно в этот день, и мне не дали позвонить, чтобы сообщить. К счастью, в наше время есть таксофоны, и я, когда добрался до вокзала в Полоцке, набрал маме.
В белорусских колониях не заинтересованы в подготовке человека к освобождению, а о политических и вообще нет речи. За решеткой ты вынужден работать за рубль-два в месяц. А в большинстве случаев, по крайней мере тех, что я видел, работы нет, а ты все равно должен в течение дня находиться на промзоне и делать вид, что работаешь. Это очень изматывает психологически.
Думаю, что другим людям невозможно понять такой опыт, если они его не прошли. Конечно, этого я не советую. Сначала меня сильно цепляли некорректные вопросы от других вроде «Почему тебе дали только год срока, а другим — четыре?». Думаю, это и сейчас некоторым интересно. Есть и люди, которые разочаровали, но их мало и не будем о них вспоминать.
Когда оказался на свободе, в первую очередь меня волновала возможность нормально передвигаться, ходить без присмотра, когда и куда хочешь. Когда сообщил родным, что освободился, брат быстро собрался и выехал в Полоцк, чтобы меня забрать. Пока его ждал, пошел гулять по городу. Раньше я там не бывал, поэтому было очень интересно.
Другие важные вещи — возможность общаться с близкими сколько и как хочешь, делать это не письмами от руки, хотя и в этом было что-то интересное. А еще потрясла возможность принимать душ каждый день, а не раз в неделю, особенно когда на дворе зной за 30 градусов.
Первое, что, по моему мнению, нужно сделать для бывших узников — это помочь с работой или с переквалификацией. Мне повезло в этом плане, я не потерял работу на момент освобождения. Благодаря в том числе этому моя адаптация прошла легко.
Также среди моего окружения не было больших изменений, остался близкий круг друзей. Многие из них писали письма и поддерживали меня, пока это было возможным, так как в колонии мне уже передавали письма только от близких родственников.
Единственное, что поначалу усложняло жизнь, — это большой поток информации. Когда выходишь на свободу, на тебя сваливается слишком много новостей, ведь за решеткой у тебя нет интернета, а с телеканалов доступны только государственные.
Заключение вспоминаю редко, в основном думаю о тех людях, с кем познакомился за решеткой. Встретил там много хороших и интересных личностей, в том числе и среди тех, кто не был политзаключенным. Также вспоминаю то хорошее, чем занимались в СИЗО, потому что оттуда имею больше положительных эмоций, чем из колонии».
«Наша Нiва» — бастион беларущины
ПОДДЕРЖАТЬ
Комментарии