Белорус-пастор выиграл большой забег в Польше. После этой беседы вы его точно полюбите
Политбеженец Тарас Тельковский живет в Польше с сентября прошлого года. С родины белорус привез в Варшаву как свою искреннюю веру (Тарас — пастор евангельской церкви), так и увлечение спортом, ведь парень — бывший член юниорской сборной Беларуси по легкой атлетике.
3 мая парень выиграл традиционный забег в Варшаве, посвященный Дню Конституции в Польше. Особенность ситуации в том, что Тельковского как гражданина Беларуси допустили к соревнованиям только в нейтральном статусе и после осуждения войны в Украине. Поговорили с Тарасом о спорте, «земле чиновников» и о том, насколько Беларусь — христианская страна.
«Государству выгодно, когда люди настолько уставшие, что не могут подумать о своих свободах»
«Наша Ніва»: Тяжелый получился забег?
Тарас Тельковский: Нет, 5 километров — это не тяжелая дистанция для меня, бегаю марафоны и на более длинные дистанции. На забеге в 5 километров, даже если тебе станет тяжело в самом начале, нужно будет потерпеть только где-то 15 минут, хотя так бывает очень редко. В этом случае мне было нужно хорошо поработать и потерпеть только на последних 500—600 метрах.
«НН»: Как раз на этом отрезке вы и обогнали конкурента-поляка.
ТТ: Обогнал его метров за 300 до финиша. В минувшее воскресенье я бежал марафон в Лодзи, поэтому не был уверен, что мое тело хорошо восстановилось, не хотел экспериментировать и слишком рано набирать скорость перед финишем. Раньше я бегал на средние дистанции и поэтому знаю, что на финише могу повысить скорость и сбежать от конкурентов.
«НН»: Призовые получили?
ТТ: Когда я бежал марафон в Лодзи, призовые были — 3 тысячи злотых (около 670 долларов, 20% из них Тарас передал своему тренеру, а 80% — в пользу украинской семьи, потерявшей детей во время войны. — «НН»). Что касается Варшавского забега, то здесь просто получил подарки от спонсоров (за участие парень заплатил около 15 долларов. — «НН»).
«НН»: Часто участвуете в таких забегах?
ТТ: Если я в хорошей форме и знаю, что могу в спортивном плане показать зубы соперникам, то стараюсь довольно часто соревноваться. Моя жизнь не построена вокруг спорта, поэтому выбираю забеги, на которые имею время в графике. Когда жил в Беларуси, старался участвовать во всем, в Варшаве часто получается то же самое.
«НН»: Наверное, в Беларуси соглашались на все забеги еще и потому, что там их было не слишком много.
ТТ: Да, там меньше стартов, чем в той же Польше, и совсем другая беговая культура, не говоря уже об организации и отношении к спортсменам.
«НН»: Что имеете в виду под другой беговой культурой?
ТТ: Мне кажется, чем выше уровень благосостояния населения, тем больше различных активностей для досуга они могут себе позволить. На примере славянских народов видно, что небогатые люди чаще используют свободное время для того, чтобы посмотреть телевизор и выпить. А здесь люди имеют больше финансовых возможностей и позволяют себе другие активности, и вообще как-то больше думают о своем здоровье.
Есть большая разница и в организации соревнований. Когда в Беларуси устраиваются старты, даже чему-то посвященные, организация очень часто не просто хромает, а ей переезжает ноги трамваем. Нет нормальных кабинок для переодевания, никто не думает о душе, на финише не всегда дают воду.
Все это свидетельствует о фундаментально другом отношении к человеку, мол, мы организовали старт-посмотрите, какие мы молодцы! В Польше, когда проводят старт, самое важное — это сам человек, а не желание сделать картинку и отчитываться в облисполкоме. Это демонстрирует и то, как к людям вообще относятся в наших странах.
«НН»: Почему уровень благосостояния влияет на желание заниматься спортом? Кажется, нужно не так много денег, чтобы приобрести кроссовки и выйти на пробежку.
ТТ: Чаще всего люди с высоким уровнем благосостояния имеют больше свободного времени, чем бедные люди. Очень много белорусов после работы приходят домой и думают, как еще можно заработать деньги. В то время в развитых странах, когда ты работаешь, ты зарабатываешь достаточно, чтобы обеспечить свои потребности, и тогда после работы можешь подумать о том, как провести свое свободное время. Так понимаю, что много людей в Польше выполняют интеллектуальную работу, поэтому физическая нагрузка для них — вещь жизненно необходимая.
Читал в некоторых диссертациях о связи между благополучием и интересом к физическому здоровью. Небогатые люди пытаются закрыть базовые потребности вроде хлеба или коммуналки, очень часто, к сожалению, они не имеют ни времени, ни возможности подумать о других вещах. Думаю, Беларусь этому яркое доказательство.
«НН»: Наверное, речь здесь не только о спорте.
ТТ: Да. Не хочется разводить конспирологические теории, но для государства выгодно, чтобы люди зарабатывали совсем копейки. Тогда эти люди не думают о том, что в гражданском обществе они могли бы иметь больше свобод, что они могли бы создавать общее пространство и вместе жить, заниматься творчеством и развиваться. Государство часто видит такие инициативы как угрозу своей власти, и поэтому ей выгодно, когда люди настолько утомлены, что не могут подумать о своих свободах.
«Имеешь дело с аморальным монстром, которого ничего не сдерживает»
«НН»: Вы уже много лет находитесь вне профессионального спорта. Зачем продолжаете заниматься бегом?
ТТ: Верю, что человек — психосоматическое целое, и моя психика неразрывно связана с моим телом. Когда я бегаю, я начинаю чаще дышать, и в результате мой организм, в том числе и головной мозг, насыщается кислородом. Внутри меня во время бега производится много гормонов, включая допамин и серотонин, которые улучшают общее психоэмоциональное состояние. Все бегуны говорят о чувстве эйфории после тренировки.
Когда я ушел из профессионального спорта и прекратил регулярные тренировки, начал испытывать апатию. Знакомый физиолог объяснил мне, что мой организм просто привык получать регулярную нагрузку, и без нее у меня изменился гормональный фон. Тогда я возобновил тренировки и почувствовал себя намного лучше.
Бег требует дисциплины и постоянства, и эти вещи потом переносятся на другие аспекты твоего характера и жизни. Ты не отказываешься от каких-то трудных вещей, а понимаешь, чтобы достичь хотя бы минимального прогресса в них, тебе нужно достаточно долго работать. Очень благодарен спорту за то, что он сформировал у меня такие правила поведения.
Всегда когда ты говоришь «да» соревнованиям и тренировкам, тебе надо сказать «нет» чему-то другому. Отказаться от трешового питания, плохого сна. Думаю, это формирует правильную структуру жизни.
«НН»: Теперь, в Польше, вы остаетесь пастором?
ТТ: И да, и нет. Остаюсь, ведь пасторство — это призвание, а не что-то, из чего тебя могут просто выбросить обстоятельства. И не остаюсь в том смысле, что больше не забочусь о членах нашей Церкви, скорее, просто обучаю некоторых людей и молюсь за них. Но при этом я продолжаю проповедовать в разных церквях здесь, и сейчас мы работаем над тем, чтобы открыть новую общину для беженцев и эмигрантов в Варшаве. Кроме этого какое-то время занимался спортивными добавками.
«НН»: Как и когда попали в Польшу?
ТТ: Приехал в сентябре прошлого года, получил в Украине гуманитарную визу. Во время протестов меня задерживали и штрафовали, но это меня не слишком беспокоило. Потом начал замечать, что круг вокруг меня сжимается. Меня пригласили на допрос и сделали свидетелем по уголовному делу, потом снова позвали на допрос, но я уехал.
На то время мы все еще надеялись вернуться. Но, пока меня не было в стране, моих знакомых арестовывали, у них выпытывали информацию обо мне, и я был не очень уверен, чем это закончится. С учетом, что у меня трое детей, был не совсем готов пойти в не слишком отдаленные места…
Трудно уехать, когда тебя вынудили обстоятельства. Чувствуешь кризис идентичности. Оказывается, ты был готов возвысить голос против несправедливости, неправды и угнетения, но так вышло, что ты не до конца готов страдать за эту правду. Я понимал, что не полностью готов пожертвовать своей семьей или будущим с ней. Были какие-то красные линии, о которых я не думал, когда начал возвышать голос.
Это не значит, что я сожалею о том, что делал, ни в коем случае. Если бы вернулся назад, делал бы то же самое, просто еще бы раз оценил, понимаю ли все риски, что меня ждут. Кажется, я их не полностью понимал.
Тем более что белорусская государственная машина — абсолютно аморальная, те, кто ей служит, не имеют никаких законов или границ в своих поступках. Как выразился Лукашенко, «иногда не до законов».
То есть их не сдерживают ни законы, ни мораль. Посадить мать пяти детей и дать ей уголовный срок, годы заключения — что это такое? Выстрелить в ногу журналистке, которая ни на кого не нападает? Выстрелить в грудь безоружному человеку? Раздавать влево и вправо сроки по 3, 5, 7 лет? Засовывать дубинки в анальные отверстия, угрожать женщинам изнасилованием, манипулировать тем, что детей заберут из семьи? Ты понимаешь, что имеешь дело с аморальным монстром, которого ничего не сдерживает.
«Если говорить о всей нашей нации, я не вижу ее христианской»
«НН»: Беларусь — это христианская страна?
ТТ: Нет, что в ней христианского? Когда в первом веке людей называли христианами, это значило, что такой человек — последователь Иисуса Христа и его учения, и он стремится воплощать ценности Христа в своей жизни. Беларусь космически далека от этого. Возьмите 10 заповедей и вы увидите, что мы проваливаемся по всем фронтам. Я бы скорее сказал, что Беларусь — это светское государство с религиозными атрибутами, которые сейчас просто помогают тем, кто у власти, достигать политических и геополитических целей.
«НН»: Но лагерь волонтеров под Окрестина и сотни писем политзаключенным — это все также Беларусь. Неужели эти вещи — не про христианство?
ТТ: Я восхищаюсь альтруизмом, жертвенностью, благородством и мужеством белорусов, многие из них очень рисковали и много чем жертвовали. И многие белорусы на самом деле были одержимы христианскими идеалами, когда они противостояли несправедливой государственной машине. Но если говорить о всей нашей нации, я не вижу ее христианской.
Не вижу, чтобы на разных уровнях белорусского общества действовали идеалы христианской веры. Их абсолютно нет в нашей политике. Если где-то есть столько неправды, насилия, угнетения и отсутствия прощения, нельзя говорить о наличии там христианской веры.
Наша православная церковь благословляла ОМОН, но никогда не была вместе с мучениками, за исключением митрополита Павла, который в первые дни после выборов посетил раненых протестующих в больнице. Это показало мне, что церковь больше желает обслуживать интересы государства, чем заботиться о пастве, которую Бог их поставил пасти.
Вижу много людей, кем во время протестов управляли христианские ценности, хотя часто это был просто гуманистический альтруизм, не обязательно связанный с христианством. Христианство — это не только о морали, это в первую очередь о милости Бога ко всем людям, даже во власти. Грех есть не только у людей во власти, но и у тех, кто по другую сторону баррикад, всем нужна освободительная жертва Христа. В Беларуси христианство часто сводится только к морали, но от этого оно теряет свою суть.
Поэтому я не вижу Беларусь христианской. Возможно, в будущем все изменится, мы уйдем от формальной религиозности и перейдем к искренней и интеллектуально осмысленной вере.
«НН»: Как восприняли то, что вас допустили к забегу только после осуждения войны и в нейтральном статусе?
ТТ: В основном позитивно. Хотя немного чувствовал раздражение, мол, еще полгода назад все были солидарны с белорусами, а тут нас будто бы начали воспринимать как сообщника кровавого режима, который предоставил свою землю как плацдарм для нападения на соседнее государство.
С другой стороны, в Польшу сейчас приехали 4 миллиона беженцев, и могу понять некоторые действия поляков. Они не хотят давать тем, кто поддерживает режим, платформу для того, чтобы они возносили свой голос, и я с этим согласен. Что касается того, что мы подписали бумагу с осуждением российской агрессии, то я ее и так осуждаю, поэтому не испытывал никаких внутренних противоречий.
«Церковь должна напоминать государству, что власть не абсолютна»
«НН»: Для вас спорт — в том числе и средство отстаивания идеалов?
ТТ: Да. Я люблю бегать, чувствую от этого удовольствие, мне нравится коммуникация в беговых комьюнити, мне интересно постоянно проверять, на что способно мое тело. Вместе с тем использую любую возможность возвысить свой голос за тех, кто по разным причинам не может говорить сам за себя. Не слишком анализирую, кто меня услышит, просто делаю то, что могу и считаю правильным.
Думаю, христианский служитель всегда должен быть с теми, кто страдает или находится под гнетом. Он должен сопереживать этим людям и по мере своей возможности приносить им облегчение.
Был такой Дитрих Банхефер, известный лютеранский проповедник, который боролся с Третьим рейхом и основал вместе с другими христианами Исповедующую церковь, противостоящую мейнстримной церкви Германии, поддерживавшей Третий рейх. Так вот, Банхефер говорил, что церковь по отношению к государству может выполнять несколько функций. Прежде всего, она может ставить под сомнение легитимность действий государства, а также защищать людей, ставших жертвами репрессивной машины. И третье — церковь может вставлять палки в колеса репрессивной машине. Мне очень импонирует это мнение.
«НН»: Если Церковь это все не делает, то что?
ТТ: Слова Банхефера — это все-таки не прямые слова Библии. Но церковь должна напоминать государству, что власть государства не абсолютна. Есть высшая власть, стоящая над президентом, над чиновниками, — Божья.
Эта земля — не земля чиновников и президентов, это Божье творение. И Бог поставил нас на землю, наделяя ответственностью за то, как мы будем строить отношения друг с другом, с тем, что он создал и, наконец, с Ним самим. И церковь должна напоминать государству: господа, есть власть над вами, и вы должны помнить, что однажды вы будете отчитываться перед ней за то, как вы строили жизнь и свою политику здесь, на земле.
Церковь — посольство Бога на земле, она рассказывает о ценности царства Божьего. Когда она перестает об этом говорить, она просто превращается в социальный клуб. Возможно, людям там комфортно, они получают экстаз от религиозных переживаний и им приятно быть вместе. Но если церковь не свидетельствует Божье слово, она перестает быть церковью и становится религиозно-социальным институтом. Или, что происходит чаще всего, превращается в религиозно-политический институт, обслуживающий власть. К сожалению, так было уже много раз на протяжении истории.
В результате царь или чиновник становится богом, которому служит такая церковь. Она ему поклоняется, и она его слушается.
Комментарии