«Бурятам кажется, что участие в войне возвышает их до русских». Почему российские нацменьшинства так охотно едут воевать в Украину

— Ваш проект — это первая антивоенная инициатива в России, созданная этнической группой. Почему вообще возникла такая необходимость?

— Она возникла, так как за бурятами в Украине закрепилась негативная репутация. Когда Путин развязал войну на Донбассе, туда под видом так называемых ополченцев и шахтеров отправляли воевать военных из Бурятии. Об этой ситуации в 2014 году писал журналист Илья Барабанов, он тогда работал в «Коммерсанте». Местные жители показали ему на бурятов и сказали: «А это у нас донбасские индейцы».

Потом появилось интервью, которое «Новая газета» брала у 20-летнего танкиста Доржи Батомункуева. Этот парень получил страшные ожоги в бою под Дебальцево, и он рассказывал в том числе о том, как бурятов-контрактников российские власти туда втихаря отправляли воевать.

Потом о бурятах стали активно писать украинские медиа. Они использовали формулировку «боевые буряты Путина». Эта фраза очень сильно тиражировалась, появились мемы на эту тему.

Уже с началом нынешнего вторжения некоторые украинцы стали говорить, что они будут «воевать с Россией до последнего бурята». Это очень неприятно.

У нас маленький народ, и нет ничего хорошего в том, что вокруг него сложился такой образ.

— Судя по данным о погибших, сейчас буряты также активно участвуют в войне в Украине?

— Да, и это объяснимо. Бурятия — регион очень бедный, и в принципе у мужчин есть два основных способа заработка. Либо вахтовым методом ехать работать на север, либо идти на контрактную службу.

Когда мы смотрим на данные погибших в Украине бурятов, то видим, что у всех в графе «место рождения» написаны те или иные деревни. То есть это ребята из глубинки, которые пытались, как им казалось, заработать.

Многие подписывали контракты, потому что это единственный шанс получить жилье. Они могли взять так называемую армейскую ипотеку, чтобы купить недвижимость в Улан-Удэ, которая для них очень дорогая.

— А есть достоверные сведения о количестве бурят, участвующих во вторжении?

— Точных цифр мы не знаем, но так или иначе война охватила практически все семьи. Выяснилось, например, что там воюет троюродный брат моей подруги, он ранен сейчас. У других знакомых тоже есть на этой войне родственники. В Бурятии живет менее миллиона человек, поэтому война никого не обойдет стороной.

— Количество погибших бурятов вам известно?

— По данным из открытых источников, погибло 100 человек, связанных с Бурятией. Это очень большое количество. Многие сейчас пишут о том, что по смерти лидирует Дагестан, но надо понимать, что есть буряты, которые живут в других регионах. Прежде всего, это Забайкальский край и Иркутская область, мы смотрим этнических бурятов еще и оттуда.

При этом в Иркутской области многие буряты — крещеные, и у них русские имена. Возможно, мы кого-то даже пропускаем.

Наш аналитик Мария Вьюшкова считает, что в процентном соотношении на душу бурятского населения мы впереди всех в этой печальной статистике.

— Как вы относитесь к гипотезе о том, что российские власти намеренно отправляют на войну в Украину военных из национальных регионов?

— Я читала об этом. Скорее всего, российские власти исходят из того, что у нацменов вряд ли могут быть родственники в Украине. Хотя у выходцев из русских регионов связи с украинцами как раз очень плотные. Троюродный брат, двоюродный брат, тетя, дядя… все пересекается.

Но мне все-таки кажется, что ключевая причина — это уровень жизни. Гибнут люди из самых бедных регионов. Из Москвы, Петербурга — практически никого. Значит, уровень жизни в этих регионах таков, что людям приходится соглашаться на такую «работу».

— То есть ключевой критерий — это не национальный признак, а именно жизнь в бедной провинции?

— Да, абсолютно. Но есть еще один момент, который мы обсуждали с моими коллегами.

Казалось бы, как вообще буряты готовы воевать за идеи «русского» мира, если сами, живя в России, постоянно сталкиваются с проявлениями ксенофобии и расизма?

Я не знаю бурятов, которые, оказавшись в Питере или Москве, не слышали фраз типа «валите в свой Китай» или «понаехали косоглазые».

Возможно, срабатывает психологический фактор. Бурятам кажется, что участие в войне дает им возможность «возвыситься» до русских. Они готовы забыть эту дискриминацию, чтобы в борьбе против «плохих украинцев» русские признали их равными. По-другому я это объяснить не могу.

— Насколько я понимаю, российские власти использовали бурятов и в информационной войне против Украины?

— Да, движение «Сеть» (это было отделение прокремлевского движения «Наши») записало в 2015 году видео «обращение боевых бурятов Путина к испуганному народу Украины». Там иркутские буряты говорили украинцам, что их экономика «летит в промежность Кончиты Вурст» и так далее.

Этот ролик, к сожалению, набрал почти миллион просмотров. Я могу сказать, что многие из людей, которые там снимались, были совершенно аполитичными. С одной девушкой я не так давно связывалась, она живет в Германии. Она честно призналась, что ей стыдно за это видео, и теперь она понимает, что это был абсолютный позор.

Она говорила, что сняться в ролике ее попросил друг. Ей тогда было 16 лет, и по ее словам, она не разбиралась в политике. Только когда видео выпустили, она поняла, что это была очень большая ошибка. Теперь она думает, не принять ли ей участие в нашем проекте. Особенно в последнее время, когда она видит вокруг себя огромное количество украинских беженцев.

— Вы решили, чем будете заниматься?

— …Мы готовим доклад о потерях среди этнических меньшинств в Украине. Соответственно, нам нужно вести точную статистику. Мы сверяем наши данные с материалами правозащитников и журналистов-расследователей. Мы, например, хотим понять, что произошло в Буче, потому что по прокремлевским телеграм-каналам была запущена информация, что славяне не могли обходиться со славянами так жестоко.

И тут Арестович нам немножко помог, когда сказал, что там зверствовали вполне себе крепкие славянские парни.

Мы не говорим: давайте все сваливать на славян. Но мы хотим отбиться от нарратива, который продвигается Кремлем.

И мы хотим сделать полноценный доклад по потерям, который мы сможем распространять через медиа и подавать в международные инстанции.

Мы считаем, что, кроме уничтожения украинцев, Россия ведет и уничтожение своего населения. Мы хотим показать этих погибших. Когда мы слышим, что один бурят погиб или двое погибли — эта информация не складывается в одну большую картину. Но если сотня человек — это совсем другое. Это как если бы в центре Улан-Удэ произошел теракт и погибло 100 человек. Наверное, это будет иметь ошеломляющюю реакцию. И я считаю, что мы должны вызвать эту реакцию…

…Мы защищаем права и других национальных меньшинств.

Еще мы считаем, что Россия, заявив своей целью денацификацию Украины, абсолютно противоречит себе, потому что в самой России очень высокий уровень шовинизма, расизма и нацизма… Более того, нигде в мире мы не сталкиваемся с таким уровнем шовинизма, как в России.

— Вы сами лично сталкивались с ксенофобией и шовинизмом в России?

— Конечно, много раз. Я выросла в Петербурге, а Петербург долгие годы называли «коричневой столицей России». С одной стороны, мне очень повезло с моими школой, университетом и коллегами по работе. Но проявлений шовинизма в быту было очень много.

Павялічыць

Я начала управлять машиной в 23 года, потому что мне не хотелось спускаться в метро, где на меня всегда смотрели враждебно. Однажды я шла к эскалатору, и прямо перед входом на него образовалась пробка.

Какой-то мужчина начал меня вытеснять из очереди плечом, но я продолжала идти. Тогда он резко меня отодвинул и сказал: «Ты должна русских всегда пропускать вперед, понимаешь?» Я обомлела, но так как уже научилась отвечать на такие выпады, то сказала ему: «Ну, раз вы представитель высшей расы, то почему до сих пор ездите на метро?» Он меня после этого от злости чуть не столкнул с эскалатором, а потом еще ждал на улице.

Еще помню случай в новогоднюю ночь 2015/2016. мои родители живут в центре Петербурга, там в основном интеллигентный контингент. Мы накупили очень много продуктов и доставали их из машины перед домом. У парадного сидела и курила женщина. В какой-то момент она резко встала и сказала: «как вы за***** (надоели), китаезы, жизни от вас нет». И дальше что-то в том же духе.

Я почувствовала состояние аффекта, начала на нее кричать в ответ. Эта женщина испугалась и забежала в дом, чтобы уехать от меня на лифте. Она не ожидала, что ей могут ответить на грамотном русском языке, да еще и обматерить в ответ. Думаю, для нее это был шок-контент. Я побежала за ней, мне казалось, я готова была ее убить. Это была моя накопленная ярость, потому что я переживала такое не раз, не два и не три. И если ты много-много раз за свою жизнь это проглатывал, то в какой-то момент срывает крышку.

Но мама удержала меня за куртку, она говорила: «Оставь ее, иначе она потом напишет заявление, и ты же потом еще окажешься крайней». Наверное, я и правда читала бы в российских медиа, что «приезжие из Бурятии избили коренную петербурженку». Именно в ту новогоднюю ночь я поняла, что больше не хочу жить в Петербурге…

— Вы большие молодцы, что говорите об этом, но вы же не можете повлиять на то, что в головах у жителей Бурятии. Тем более, находясь за границей.

— Почему не можем? Бурятия маленькая. Если мы убедим кого-то из нашей аудитории, то он будет дальше убеждать остальных. Это потихоньку будет работать, как сарафанное радио. Даже наш ролик «Буряты против войны» — это борьба с пропагандой. В нем украинские буряты говорят, что их никто не притесняет и не надо их защищать.

После того как мы организовали фонд, к нам стало обращаться очень много бурятов. Я каждый день получаю от них сообщения и ни разу не видела плохих.

Люди пишут: «Я думал, что я один, я так устал от того, что вокруг меня эти буквы Z, спасибо за то, что вы говорите то, что я думаю». Нормальным людям кажется, что их мало, потому что они разрозненные, но на самом деле это не так.

За две недели ко мне в Instagram добавилось 250 человек из Бурятии. Это естественный рост, и я понимаю, почему он происходит.

Мы еще и психологически поддерживаем людей, которые осуждают эту войну, чтобы они не считали себя какими-то там предателями. А значит, кроме основных направлений работы, у нас есть еще две очень важные функции — объединения и поддержки.

• 118
• 0
• 2
• 6
• 3
• 2
• 3
• 0