Активист БНФ Илья Добротвор рассказал, почему работает на сайт «русского мира»
По биографии Ильи Добротвора можно снять вполне увлекательный фильм: кадет, психолог, рабол то почтальоном, то дворником, то продал шаурму, отец пятерых детей, политический активист, которому на парламентских выборах в Сеницком округе насчитали 19% голосов.
В последнее время Добротвор нередко становился объектом нападок за свое особое мнение по вопросу защиты Куропат или о подходах к белорусизации.
Мы встретились с Ильей, чтобы расспросить о жизненных убеждениях, семье и взглядах на белорусскую политику.
Встреча состоялась в Колодищах под Минском: здесь Илья строит дом на улице Березовой и мечтает, что однажды она будет переименована в честь Василя Быкова.
«НН»: На какие деньги строится ваш будущий дом? Насколько я знаю, предпринимательской деятельностью вы сейчас не занимаетесь.
Илья Добротвор: Сегодня это было бы тяжеловато официально, потому что у меня арестован счет. В основном я пишу коммерческие статьи. На протяжении последнего года сотрудничаю с «Политрингом» (сайт, который продвигает «идеалы» русского мира в Беларуси. — «НН»). Но, конечно, строительство дома никак не связано с гонорарами за статьи. Участок был приобретен еще в 2009 году. У нас с семьей взят не один кредит, в том числе на жилье. Жена на данный момент официально трудоустроена в группе продленного дня, а я берусь за любую дополнительную работу: по вечерам на машине могу даже разные заказы доставлять или как таксист — людей развозить. Конечно, параллельно подыскиваю и постоянную работу.
«НН»: Вы, конечно, за свою жизнь кем только не работали: и социальным педагогом, и почтальоном, и менеджером, и продавцом, и предпринимателем…
ИД: Я свою самую первую успешную бизнес-схему провернул еще лет в 12, когда штук 300 фантиков от жвачек «Дональд» и «Турбо» выменял у одного сверстника на радиоприемник (смеется). Он теперь стоит в качестве антуража в одном из минских кафе моего приятеля «Время». Там еще и советские монеты из моей коллекции есть: на протяжении какого-то времени я был активным нумизматам. В моей коллекции несколько тысяч монет, многие времен ВКЛ.
С должности социального педагога, на которую я попал после окончания вуза, меня уволили, так как с 2006 года я стал членом движения «За Свободу», регулярно ночевал на Октябрьской площади. С рынка «Свелта» в 2008-м вытеснили, так как участвовал в акциях предпринимателей, распространял среди продавцов тематическую литературу. После ареста за акцию с бело-красно-белым флагом в метро меня уволили из компании «Капш Телематик Сервисиз», причем по статье…. Таких историй было множество.
В какой-то момент, когда я отбывал очередные сутки, мне стало стрёмно: все же дома у меня жена, дети, которые, когда меня закрывают, остаются один на один. Оппозиция много говорит о солидарности, но на самом деле почти никакой поддержки семьям задержанных в такие моменты не оказывается.
Одним словом, моя активная общественная деятельность начала негативно сказываться на семье, поэтому я решил завязать с уличными акциями. В 2014 году у меня уже не было той финансовой подушки, которая подстраховывала раньше, когда я руководил сетью по ремонту мобильных телефонов и мог иметь до 500—1000 долларов в неделю. То, что меня «закрывали», никак не влияло на бизнес, — мои сотрудники продолжали делать свое дело без моего управления.
«НН»: Вы рассказывали, что начали еще в школе ходить на оппозиционные митинги, распространять листовки. Это все было за компанию или по зову сердца?
ИД: Я же родился и вырос на Ленинградской улице, в центре Минска: вышел из дому — сразу попадаешь на митинг. Помню, в нашем дворе собирались белорусскоязычные хлопцы. Ходили слухи, что, если с ними заговоришь не по-белорусски, получишь по морде. Я решил проверить — не получил. Но с хлопцами мы познакомились.
Я подружился с сыном Валентина Голубева, Дмитрием, мы вместе посетили немало митингов. Он больше разбирался в вопросах политики, объяснял мне многие вещи. Потом, будучи кадетом, я покупал каждый номер «Народной воли» — читали газету всем взводом.
Кроме того, мои родители — журналисты. Оба работали на белорусском телевидении. Будучи внутри всей этой идеологии, советской пропаганды, они понимали что к чему. Для них возможность говорить и писать то, о чем думаешь, значила очень много. Поэтому в 1990-е я рос с лозунгом: «Свободу слова не заменит кусок колбасы».
Кстати, отцу действительно посчастливилось узнать, что такое демократическая пресса. Перед самой аварией на Чернобыльской АЭС родители со мной, ребенком, уехали жить на Кольский полуостров, в поселок Апатиты: в одной квартире с бабушкой было тесно, а там предлагали и жилье, и работу. Так отец стал там редактором регионального независимого самиздата «Слово».
Мне, кстати, на севере не нравилось: все серое, маленькое, проблемы с водой, люди много пили и как результат попадали на кладбище уже в 40—50 лет. Спасало то, что на лето я приезжал в Беларусь. Умер в тех краях и отец: будучи диабетиком, он застудил почки на рыбалке — и всё… Ему было всего-то 33.
Где-то через год мать влюбилась в местного художника, забеременела моей первой сводной сестрой. Местные посоветовали ей не рожать в тех условиях: север — для коренных, европейцы там не выдерживают. Так мы все вместе вернулись в Минск.
«НН»: Вы упомянули, что отошли от уличного активизма, так как это наносило вред атмосфере в семье. Начались недоразумения в том числе с женой?
ИД: У меня жена вообще долгое время была лукашисткой, пока я ее не затянул наблюдателем на выборы. Она своими глазами увидела, как у нас все это делается.
Разумеется, за 15 лет совместной жизни всякого хватало, кризисы были семейные… Тем более мы с Инной совершенно разные по характеру. Однако в плане политики мы старались сохранять право каждого на личное мнение.
«НН»: Расскажите, как вы познакомились.
ИД: Будучи, кажется, студентом 3-го курса Международного гуманитарно-экономического института по специальности «психология», я пришел играть в театр «Живая планета». Помню, даже исполнял там роль Марата в спектакле «Мой бедный Марат».
Чуть позже в труппу пришла и Инна: она была студенткой МГЛУ, училась на переводчицу английского языка. Я сразу ей сказал: если 3—4 месяца будем встречаться — это на всю жизнь. Так и вышло. Мы поженились, когда я учился на последнем курсе. Скоро у нас родилась и первая дочь — София.
Спустя года четыре мы обвенчались: для меня это был важный шаг. Все же развестись можно, но развенчаться — нет. Я верующий, крестился в 13 лет, почти осмысленно. Инна, кстати, некоторое время работала в Свято-Елисаветинском женском монастыре. Правда, я был против: церковь — это коммерческая структура, и верующим лучше не видеть, что может происходить там внутри.
«НН»: Вы мечтали о том, что станете многодетным отцом?
ИД: Представьте себе: сначала врачи говорили моей жене, что она не сможет иметь детей. После того как забеременела первой дочерью, рекомендовали сделать аборт из-за проблем со здоровьем. Мы с ней тогда переглянулись и пошли в платную поликлинику. И там нас успокоили: все у вас будет супер.
Вопрос абортов у нас никогда не стоял: как бог захочет, столько детей и даст. Правда, шестого пока не планируем: тяжело сейчас финансово.
Напрягает и то, как многие белорусы относятся к многодетным семьям. Постоянно слышим, что мы халявщики и всё в таком же русле. Даже государство спокойно жить не дает: какие только комиссии нас не проверяют.
На работу к нам ходят. Как-то в прошлом году пристали буквально на ровном месте: «Почему у вас нет ручек на окнах?». А потому и нет, чтобы дети не вывалились и ничего не бросили на улицу.
«НН»: А как объяснить ваше предложение депутаткам Анне Канопацкой и Елене Анисим ввести налог на бездетность? Что за бред?
ИД: Этот пост был просто экспериментом, желанием собрать мнения по этой теме разных знаковых личностей. Как психологу по образованию мне интересно провоцировать людей на эмоции, особенно в фейсбуке: это позволяет многое в них понять.
На самом деле я нормально отношусь ко всем людям. В том числе к тем, кто совсем не хочет иметь детей. В моменты особой усталости я могу даже им позавидовать: «Круто! Люди живут для себя!». Я не позволяю себе поучать других насчет того, как правильно жить.
Многие белорусы вот критикуют Настю Рыбку, а по мне — обыкновенная белорусская девушка с мечтой. Как жить — это ее дело. Я бы даже проголосовал за такую кандидатку в президенты. Как минимум с программой все понятно уже. Более того, я бы с удовольствием с ней поработал как пиарщик.
«НН»: Александр Лукашенко однажды заявил, что мог наказать ремнем своего сына Виктора. И вы написали статью, где советовали держать ремень на стене, чтобы дети понимали, что в крайнем случае родители готовы взять его в руки. Вам приходилось снимать ремень со стены?
ИД: Пару раз я срывался и мог отшлепать детей по заднице. А ремнем — только пугал. Правда, дети вскоре с этим разобрались: порезали мне все ремни, теперь ни одного нет.
Я же работал социальным педагогом, поэтому знаю, что с детьми можно найти и другие пути взаимопонимания, необязательно их бить. Однако в жизни, конечно, бывают разные ситуации.
«НН»: Почему вы вообще пошли учиться на психолога?
ИД: Ой, это интересная история. Я-то думал, что, как и родители, пойду на журфак БГУ, ходил даже на подготовительные курсы. Однако меня как-то вызвал военком по Минскому району, рассказал, что в Военную академию недобор, и предложил поступать туда: у меня были очень хорошие результаты по тестам во время учебы в кадетском училище, я был рекомендован для работы в МВД.
Однако еще во время одной из практик во Фрунзенском РОВД увидел, что собой представляла милиция 90-х: при нас милиционеры подделывали заявления. С такой структурой я ничего общего иметь не желал.
Короче, военком сказал: если я не пойду в военную академию, то меня ждет служба в армии. Ну что делать! Начал готовиться к поступлению уже по другим предметам, настроился стать военным. Однако на одной из последних комиссий меня «забраковали» врачи: сколиоз. Предлагали дать взятку — тогда бы они закрыли на него глаза. Но, естественно, я не собирался таким образом поступить туда, куда не очень-то хотел. На журфак подаваться тогда уже было поздно, поэтому я выбрал вуз методом исключения: чтобы хоть что-то близкое к журналистике. Кстати, был старостой своей группы какое-то время, пока декан не заметил, что я украсил журнал посещаемости надписями «Жыве Беларусь!».
«НН»: Вернемся тогда к политической теме. То, что вы в данный момент работаете на «русскомировский» сайт «Политринг», стало недавно известно широкой общественности. Председатель Партии БНФ Алексей Янукевич заявил, что это «позор для любого белоруса, особенно для члена БНФ». С вами обещали провести беседу, была ли она проведена?
ИД: Честно говоря, моя работа на этом сайте заранее была согласована с руководством партии. Мы взрослые люди, каждый сам решает, чем заниматься. Тем более темы, на которые я пишу, никак не противоречат линии БНФ.
БНФ — не такие уж радикалы, какими стараются выглядеть. То же касается и отношения к белорусскому языку. Если посмотреть на листовки БНФ времен 90-х, то они были сделаны на русском языке. Тот же Юрий Ходыко все речи раньше зачитывал по-русски. И вопрос белорусского языка навязан партии частью радикалов.
На мой взгляд, белорусы еще не готовы к белорусскому языку, им трудно. И если мы будем принуждать их, дискриминировать тех, кто не разговаривает по-белорусски, то зайдем в тупик. Человек сам должен захотеть разговаривать на родном языке. Я тоже какое-то время к белорусскому языку относился неважно, мне он был и не нужен: все же часть жизни я прожил в России. Отношения к этому вопросу изменились, когда я в бизнесе сотрудничал с поляками: они мне продемонстрировали, как следует относиться к родному языку. Тогда я сел и выучил белорусский.
«НН»: Слушайте, ну вот же вы сами признаете, что уважение, знание родного языка — это здоровая ситуация. Так и должно быть.
ИД: А как же те, кто не разговаривает по-белорусски — уже не патриоты и не белорусы? Тот же Эдуард Пальчис или Дмитрий Дрозд. Да они больше сделали для своей страны за последние годы, чем все белорусскоязычные!
На мой взгляд, одна из причин, по которой БНФ, которая раньше привлекала сотни тысяч активистов, маргинализировалась, это то, что она пошла по пути этнического национализма.
На сегодня ситуация в партии почти критическая, в том числе и в материальном смысле. Кстати, как человек бизнеса я предлагал в этой ситуации отказаться хотя бы от содержания большого офиса. Если он не окупается — зачем эти понты?
Надо отказываться от какой-то надуманной шляхетности. Переформатироваться и идти путем современности.
После того как я публично признался, что мой дед служил в НКВД, предполагал, что и другие белорусские активисты сделают то же самое, так как в частных беседах многие говорили о том же. Однако наша демократическая тусовка молчит, боится. Они вообще боятся всего, что может привести к нехорошему повороту дел.
Я, например, хожу выступать на «Спутник», не потому, что мне нравится этот ресурс, а потому, что, как и Дональд Трамп, учусь работать с разной аудиторией, отстаивать свою точку зрения там, где с ней могут быть не согласны. А большинство нашей так называемой демократической тусовки предпочитает площадки с лояльной к ним аудиторией. Они не в состоянии ответить на какое бы то ни было критическое высказывание, не готовы к настоящей борьбе. Они как дети.
Пригласите Павла Северинца на НТВ — конечно, он не поедет. Скажет, что с врагами не общается. Но, возможно, это отговорки? Возможно, вы просто не в состоянии дискутировать там, где аудитория вас не будет вылизывать?
«НН»: В свою очередь вы получили свою порцию критики от Павла Северинца и других защитников Куропат, когда обратили внимание на график их вахты…
ИД: Конечно, со мной все перессорились. У нас вообще любят искать врагов. Кажется иногда, что если некоторые демократы придут к власти после Лукашенко, то с ними мы уж точно узнаем, что такое настоящая диктатура.
А мне надоело слушать разного рода оправдания. У меня к защитникам Куропат была единственная претензия: если вы что-то заявляете — делайте. Защитники заявляли, что будут стоять возле ресторана целыми днями, но я несколько раз приезжал в разное время и не видел их на месте.
В результате во всем этом конфликте я вижу главный плюс: они действительно стали приходить на место точно по часам, испугавшись Добротвора, который это контролирует (смеется). Все же оппозиция должна держать свое слово — это хоть как-то поднимает наш уровень.
Мне очевидно: если бы государство не было заинтересовано в том, чтобы у ресторана стояли активисты, оно бы зачистило территорию на раз-два-три. Но государству выгодно, чтобы оппозиция конфликтовала с частным бизнесом. Ведь во все времена новой белорусской истории именно частники поддерживали оппозицию. Большую часть голосов на парламентских выборах я получил из коттеджных поселков: там, где люди сумели заработать деньги. Так с кем же воюет группа этих защитников?
Давайте перестанем врать, мол, ресторан «Поедем, поедим» стоит на костях. От самого памятника ресторан находится довольно далеко. И если государство позволило там строиться бизнесмену, так неужели он будет терять вложенные деньги только потому, что так хочет группа радикалов? Все претензии к государству.
«НН»: Стоит ли нам опасаться из-за того, что нас может оккупировать Россия?
ИД: Я знаю Россию изнутри, я жил там. И советовал бы россиянам, прежде, чем хвататься за внешние территории, навести порядок внутри — там такой работы на 100 лет вперед минимум. За время правления Владимира Путина ситуация в регионах России сильно ухудшилась, лучшие люди уезжают. Если раньше мы ездили туда на заработки, то сейчас это случается все реже: как только я стал искать рабочих на строительство своего дома, бригада из Москвы сразу вернулась сюда, потому что в России могут и кинуть. Куда им со своими проблемами еще и Беларусь, зачем?
На белорусов хорошо действует один и тот же аргумент: съездите в Смоленск и область и посмотрите, как там живут люди. Если хотите, чтобы то же самое было и у нас, — велком в состав России. Как регион мы никогда не дождемся здесь денег, все будет оставаться в Москве. А свое потеряем, даже то, что имели.
Наши СМИ любят выхватывать и раздувать тему русского мира, однако всех, кто работает по этой теме здесь и получает деньги из России, не более сотни. Это неорганизованные группы, без внутренней солидарности. Я их видел на круглых столах, и никакой опасности для нашей страны они не представляют.
На сегодня я считаю себя лучшим специалистом по теме, кто есть кто в «русском мире». Так вот там все бесперспективно на данный момент, одни фрики.
«НН»: Чего ожидаете от будущих белорусских выборов?
ИД: А чего от них ждать? Лукашенко снова победит, даже если ничего не будет делать. Под это заточена вся наша система. Из тех, кто выделяется, я бы пролоббировал Олега Гайдукевича, потому что он, в отличие от остальных, активно работает. Пока Дмитрий Дашкевич носится по Минску и теряет «Молодой фронт», Гайдукевич повсеместно открывает свои офисы.
Христианин, как Павел Северинец, никогда не придет у нас к власти: все же Беларусь — атеистическая страна. Смешивать политику и религию — дурной тон, на мой взгляд.
Меня не раз упрекали за то, что я хорошо отношусь к Андрею Дмитриеву и Татьяне Короткевич, но я смотрю на них с профессиональной точки зрения: попробуйте-ка сделать такую же кампанию, как они. Так, может, стоило бы учиться у конкурентов, как можно работать? Это нормально.
Что касается меня, я бы пошел в президенты, если бы мне кто-нибудь, условно говоря, положил на стол миллион долларов. Короче, если бы на это были деньги. Я — предприниматель, я не рассматриваю для себя фантастические цели.
Комментарии