Иногда можно услышать, что для создания ансамбля проспекта Независимости не только преступно был уничтожен исторический центр Минска, но что даже сама архитектура враждебна и тоталитарна, так как носит имя Сталина. Но создателем «сталинского ампира» был не советский вождь, а очень талантливый и удачливый белорусский шляхтич, которого считали русофобом современники и ценили партийные бонзы.
Иван Жолтовский родился в 1867 году на белорусском Полесье, в усадьбе Бродча на северной окраине Плотницы Пинского уезда в католической шляхетской семье герба «Огоньчик». Крещен был в Осовецком костеле, который после войны был разобран коммунистами, от него осталась только звонница.
Отец умер в 1870 году, всего через три года после его рождения. У Ивана было еще два брата, один из них, Вацлав (1869-1950-е), работал скромным фармацевтом в Остроге. А вот сестра Мария (1870-1939) вышла замуж за представителя влиятельной семьи промышленников пана Зигмунта Скирмунта. Того самого Скирмунта, к которому Якуб Колас писал петицию от местных крестьян и которого впоследствии изобразил в трилогии «На ростанях». Немало могил Жолтовских до сих пор можно отыскать на старом пинском кладбище, в том числе родителей Ивана.
Пинск не был чужим и для Ивана Жолтовского. Начальное образование получил дома, но в десять лет был зачислен в первый класс Пинского реального училища. По всем предметам отметки у него были «удовлетворительными», только в рисовании и чистописании он проявил себя на отлично.
Неизвестно почему, но семья перебралась в Астрахань, где Иван закончил учебу.
В 1887 году он подал документы в Академию художеств в Петербурге. Из-за большой конкуренции пошел не на живопись, а на архитектуру, где был ниже балл. Он получил минимальный проходной балл по всем предметам и был зачислен.
Тогда еще никто не мог представить, что эта случайность определит спустя полвека стиль огромной империи.
Как и многие другие студенты, Жолтовский занимался подработками у известных зодчих. Это давало деньги на жизнь, опыт, полезные знакомства, но негативно сказывалось на учебе. На первом курсе Иван был оставлен на второй год.
С учебой у него вообще не ладилось. В мае 1891 года он отчислился из-за семейных обстоятельств, болезни и тяжелого материального положения. Через год пытался восстановиться, получил отказ, еще через год был зачислен снова на первый курс, вновь исключен. Наконец был принят вольным слушателем.
Наконец в конце 1898 года Жолтовский получил звание художника-архитектора за проект Народного дома. Иван сконцентрировался на фасадах, не доделал план и вообще не подал разрезов, но приложил красивые эскизы. Не закрыл он и многие специальности, из-за чего не получил диплома и не имел права самостоятельно проектировать в городе.
За время учебы Жолтовский получал небольшие заказы, но также ему пришлось проектировать в мастерских других архитекторов доходные дома, железнодорожные станции и производственные объекты, а также управлять работами в интерьерах дворцов российских богачей.
Его друг помог ему перебраться в Москву, где он находит свой круг заказчиков — состоятельных купцов-старообрядцев. Здесь он параллельно с основной работой преподавал рисунок в Строгановском училище. В 1904 году из-за конфликта с директором он был вынужден уйти.
Где-то в том же начале XX века Жолтовский наведывается в Италию. По пути из Милана в Венецию на поезде архитектор читал «Путешествие по Италии» Гете и вдруг наткнулся на упоминание об Андреа Палладио, самом влиятельном творце всех эпох в классической архитектуре. Жолтовский меняет свой марштут и направляется в Виченцу, на родину мэтра.
Встреча с шедеврами палладианства сотрясла сознание архитектора. После этой поездки Италия становится духовной родиной Ивана Жолтовского как творца, ее он стремится отстроить и в Российской империи.
Например, на выставке он показал конкурсные проекты дома Скакового общества (1903-1906), выполненные в стиле английских особняков викторианской эпохи. Именно из Англии увлечение лошадьми и передалось российской аристократии. Но, видимо, он сумел в процессе убедить заказчика полностью переделать проект в классическом стиле. И это в то время, когда вокруг царили новые модные авангардные стили, как модерн и арт-деко, а любая классика воспринималась как пережиток. Но не Жолтовским.
Жолтовский буквально заболел классической архитектурой и видел в ней спасение для архитектуры современной.
«Где-то в Италии, у старьевщика, он купил эскизы пером Рафаэля, приобрел один из четырех экземпляров первого оригинального однотомного издания книги Палладио об архитектуре с полями, исписанными собственноручными пометками этого гениального зодчего (остальные три экземпляра находятся в музеях)», — вспоминал его коллега Сергей Кожин.
По следам Жолтовского в «город Палладио» потекли петербургские архитекторы и искусствоведы.
Жолтовский, чувствовавший свою сильную связь с европейской, католической культурой, весьма скептически относился к российскому искусству, считая его плохой копией первоисточника.
Князь Сергей Щербатов, коллекционер и меценат, так описывал Жолтовского: «Жолтовский, поляк, который ненавидит Россию, хотя ею кормился, пользовался в Москве заслуженной репутацией тонкого знатока итальянской классики…»
Октябрьская революция 1917 года, казалось бы, положит конец карьере 50-летнего архитектора, который сам происходил из знати и успел за десятилетия своей работы спроектировать ряд усадеб и особняков для аристократии и буржуазии.
Но Жолтовский снова всех удивил — принял революцию и поспешил заверить новые власти в своей лояльности и готовности на нее работать дальше. Уже на следующий год Жолтовский занял должность старшего зодчего архитектурно-художественной мастерской Моссовета, а после возглавил архитектурный подотдел Наркомата просвещения РСФСР, а в декабре — входит в технический совет Комитета государственных сооружений по городскому и сельскому строительству. Луначарский даже написал на Жолтовского рекомендательное письмо, направленное Ленину. Дальше слава архитектора будет только расти.
Есть мнение, что еще до революции, в 1912 году Жолтовский успел спроектировать и утвердить проект реконструкции звонницы костела францисканцев в родном Пинске, который из-за последовавшей войны и лихолетья был реализован только в 1923-1924 годы, при Польской Республике. Жолтовский часто выезжал за границу, но останавливался ли он в Пинске, чтобы следить за строительством этой звонницы или посещать родительскую могилу, мы точно не знаем.
В 1922 году Жолтовский предложил советскому правительству приобрести виллу Ротонда — величайший шедевр Палладио, чтобы разместить там художественный институт, как это сделала Франция с виллой Медичи. Даже в то время, время борьбы за мировую революцию, план был чистой авантюрой, и Наркомпрос ответил отказом.
В конце 1920-х ему пришлось непросто как архитектору, так как конструктивисты не только конкурировали с ним, но и жестко критиковали. Жолтовский в ответ издал серию проектов в новом стиле, который был для него совсем нехарактерен. Вырваться в новую эпоху ему помог коллектив, в который также входили Георгий Гольц, Сергей Кожин, Михаил Парусников и Иван Соболев.
В 1930 году архитектор вступил в прямой конфликт с лидерами конструктивизма на обсуждении проекта турбинного зала ДнепроГЭС (будет разрушен во время войны), где его проект, напоминавший Дворец дожей, конкурировал с проектом братьев Весниных, занимавших высокое положение в промышленном строительстве СССР. Весниным удалось с тяжелыми потерями отстоять свой проект, но само столкновение ознаменовало важный перелом в советской архитектуре.
Уже в начале 1930-х годов вместе со сворачиванием социальных экспериментов в молодом советском государстве начало сворачиваться и авангардное искусство. Его слабо понимали как руководство страны, так и широкие массы.
Стилистическую переориентацию возглавили с весны 1932 года Щусев и Жолтовский, остававшиеся последними крупными представителями «старой школы». Они и разработали первые образцы нового советского стиля.
Манифестом радикального пересмотра отношения государства к архитектуре, а проще говоря, намерения этой архитектурой управлять, справедливо усматривая в ней инструмент политики, стали итоги Всесоюзного конкурса на проект знаменитого Дворца Советов. Жолтовский был включен в состав Временного технического совета при управлении строительства Дворца Советов вместе с другими известными деятелями культуры (архитекторы составляли из них менее половины), а на конкурс представил сразу два проекта, в одном из которых он выступал в качестве автора.
Премию получил «украшенный» вариант Жолтовского — это был ясный сигнал о том, какая архитектура вызывает понимание у партийно-государственной верхушки. Одновременно архитектор был удостоен звания заслуженного деятеля науки и искусства РСФСР.
Жолтовский вышел триумфатором: «Я так и знал, что поворот будет».
Но амбициозный Дворец Советов так никогда и не построили. Первым памятником нового стиля, созданным Жолтовским, стал дом на Моховой, который был построен в 1934 году и имел монументальный ордерный фасад, позаимствованный у лоджии палладианского палаццо дель Капитаниато. Веснин назвал дом «гвоздем в гроб конструктивизма», который необходимо выдернуть.
Архитектор Фомин тонко заметил, что это был не столько прорыв в будущее, сколько оглядка на прошлое:
«Он своим домом показал очень ярко, как раньше хорошо проектировали и как раньше хорошо строили и, следовательно, как мы сейчас плохо проектируем и как мы плохо строим».
Для многих этот дом стал отдушиной после засилья аскетичных, лишенных декора построек прошлого десятилетия.
Но уже 1934-1935 годы Иван Владиславович оказался в почетной ссылке, проектируя для Сочи-Мацестинского курортного района. Дело в том, что его патрон в Москве, Лазарь Каганович, все больше отходил от дел, а его преемник, Хрущев, совсем архитектурой не интересовался.
С Жолтовским продолжали консультироваться как со старейшиной-мудрецом союзного уровня. Уже весной 1937 года он потерял позицию руководителя московской мастерской, на первый план в советской архитектуре вышел Борис Иофан, чей проект Дворца Советов понравился Сталину.
Стоит отметить, что сталинские репрессии почти не затронули никого из столичных мэтров архитектуры. У советского руководства было понимание, что их видение государства нового типа нужно кому-то реализовывать, а потому растрачивать ценные кадры на сфабрикованные политические дела не имело смысла.
Возможно, немалую роль в этом сыграл тот факт, что по своей специальности Лаврентий Берия был строителем-архитектором, хорошо понимал и интересовался этой сферой.
«Провинции» повезло меньше, например, в Белорусской ССР, где не велась даже подготовка архитекторов, были уничтожены наиболее талантливые кадры — Гайдукевич, Шабуневский, Коршиков и другие.
Происхождение, прежняя деятельность и непрекращающиеся поездки Жолтовского за границу будто никто не замечал, в то время, когда для расстрела других было достаточно куда меньших «аргументов».
Интересно, что во всех советских документах Жолтовский фигурирует как белорус. Российские ученые каждый раз, затрагивая эту тему, то ли не зная специфики региона, то ли взирая с высоты своего имперского шовинизма, говорят о его попытке скрыть свое польское происхождение.
Но нам хорошо известно, какое двойное самосознание могли иметь богатейшие представители «польской шляхты» в Беларуси — и породненные с Жолтовскими Скирмунты, и Войниловичи, и Радзивиллы, и многие другие, кто участвовал в белорусском движении. К тому же, прожив всю жизнь в России, Жолтовский мог бы с тем же успехом спрятаться под русской самоидентификацией, но не сделал этого — видимо, это было для него неприемлемо, а вот записаться белорусом было естественным.
В 1939 году, когда Красная Армия начала вторжение в Польскую Республику, семья Жолтовского была вынуждена бежать из Пинска в Варшаву. Брат Вацлав так и не смог простить Ивану его «измены» — работы на Советы.
У самого Ивана Владиславовича тем не менее жизнь складывалась успешно. Спокойно пережив волну репрессий, он вновь оказался на пике своей карьеры.
В советской печати вышла серия публикаций, посвященных Жолтовскому, также был запланирован выпуск монографии о нем. Эти события были связаны с выдвижением архитектора по совокупности заслуг на учрежденную в 1939 году Сталинскую премию. Но получит он ее лишь с пятой попытки.
С 1940 года Жолтовский выступал также в роли творческого руководителя Московского архитектурного института. Но с началом войны не поехал следом за институтом в Ташкент, а остался работать в Центральном военпроекте.
Уже в 1942 году советское руководство задумалось о восстановлении страны после войны. Мастерская 75-летнего Жолтовского была в числе первых групп для осуществления проектных работ по восстановительному строительству.
В 1943 году наметился коренной перелом в войне, и следом в сентябре был создан Комитет по делам архитектуры, который теперь отвечал за восстановительное строительство на территории РСФСР, БССР и УССР. Уже в 1944 году Жолтовский был назначен главным консультантом и руководителем мастерской, занимавшейся восстановлением родной Белорусской ССР. Мастерская была усилена архитекторами из Академии архитектуры.
В этой мастерской проектировались и корректировались планы послевоенного восстановления Гомеля и строительства отдельных объектов в Мозыре и Пинске. Именно ученики Жолтовского, знаменитые зодчие Барщ и Парусников, создавали ансамбль проспекта Сталина в разрушенном Минске. Так академик архитектуры Жолтовский стал причастен к строительству в родном крае.
Говорят, что и место для постройки театра в Гомеле было выбрано им лично еще перед войной, а его тогдашний проект стал основой для постройки в 1947-1956 годах.
Да и в самой столице немало отсылок к творчеству Жолтовского и через него — к ренессансному и античному наследию. Больше всех отметился его ученик Михаил Парусников, который спроектировал здание Госбанка, симметричные жилые дома на въезде на Октябрьскую площадь, а также здание КГБ, перенимающее у сочинского Дома Советов Жолтовского, а через него — у античного храма в Пуле.
Перенимали и другие, архитектор Иванов в здании Министерства сельского хозяйства на улице Кирова почти точно копирует фасады дома на Моховой.
На месте кинотетра «Октябрь» в Минске когда-то находился другой кинотеатра — «Зорка», построенный по схожести с московскими кинотеатрами «Слава» и «Победа» Ивана Жолтовского.
За свою работу еще в 1944 году Жолтовский получил звание Заслуженного деятеля искусств Белорусской ССР, а в 1947 стал почетным членом Белорусской академии наук.
Во второй половине 1940-х — 1950-х мастерская-школа Жолтовского превращается в настоящую «личную академию». Под его непосредственным руководством здесь выполняются все конкурсные работы, которые проводились в Москве. В то же время школа Жолтовского начала подвергаться критике и гонениям, но долгожданная Сталинская премия, полученная архитектором в 1950 году, заткнула критиков.
Умер Жолтовский 16 июля 1959 года в Москве, прожив фактически две жизни — элитарного «архитектора миллионеров» и главного мэтра советского государства. Но никогда не гнался за модой, упорно продвигая свое увлечение итальянской классикой. Его стиль ушел вместе с ним — его величие был уничтожено еще хрущевским постановлением «Об устранении излишеств в проектировании» в 1955 году. Из-за этого имя мэтра в последующие десятилетия было не принято упоминать.
Наследство Жолтовского и его преемников то ли отметили, то ли заклеймили «сталинским ампиром» — термином неверным и вредным, вызывающим ненужные ассоциации с тоталитаризмом, которого в перенесенной из итальянских пейзажей архитектуре никогда не было.
Если сегодня и можно назвать какую архитектуру тоталитарной, так это застройку столичных спальников за последние десятилетия — здесь сделано все, чтобы человек почувствовал себя ничтожным маленьким существом, в то время как советская неоклассика, неоклассика Жолтовского, как стало очевидно, необычайно человечная архитектура.
«Наша Нiва» — бастион беларущины
ПОДДЕРЖАТЬ«Дамоклов меч». Канал «Белорусский силовик» настолько пророссийский, что многие предполагали, что это россияне его ведут. Нет, за ним стоит суперагент Лукашенко13
Комментарии
Але таму Ян, а не Іван.