«У пограничницы полезла вверх бровь, когда она сканировала мой паспорт». Белоруска съездила домой и попала на «беседу» в КГБ

— Я решила перед поездкой не покупать новый телефон и не брать кнопочный, так как это выглядело бы, по моему мнению, еще более подозрительно. Взяла свой мобильный, но перед отъездом почистила (хотя уже после поняла, что об архиве историй в инстаграме забыла).

У белорусской таможенницы на границе поднялась вверх бровь, когда она сканировала мой паспорт.

А учитывая, что накануне выборов у силовиков «чёс» и абсолютно ко всем моим знакомым в Минске уже приходили, я подумала, что мне вот сейчас дадут повестку.

Но прохождение границы прошло без проблем, а вот на следующий день Ирине позвонили с просьбой подъехать «для беседы по донатам».

И добавили: «Если хотите послезавтра уехать из Беларуси, настоятельно рекомендуем завтра нас посетить».

— Звонивший был вежлив, попросил взять с собой паспорт и выписку из банка, — рассказывает белоруска. — Я ответила, что физически этого не успею до утра сделать, и даже не помню, когда этим банком последний раз пользовалась. Тогда согласились принять меня без выписки, сказали, что моя карточка все равно закончилась. Насколько я поняла, выписка из банка-их единственное доказательство, что ты донатил, так как назначение платежа Facebook не показывает. Но, разумеется, здесь никому нет дела до доказательств.

Всю ночь Ирина не спала, думала о собаке, которая осталась в Вильнюсе, своих донатах и том, что теперь ей может «светить». Утром предупредила подруг, куда идет, написала номера телефонов на бумажке — на случай, если ее мобильный заберут, и пошла в то самое печально известное здание КГБ на проспекте Независимости.

— Внутри это настоящий лабиринт в стиле 80-х: вокруг советское старье, страшные кабинеты с потрепанной мебелью. Правда, там уже намечается глобальный ремонт: подозреваю, на те самые «благотворительные» деньги. В какой-то момент, когда меня вели за десятый поворот в очередном коридоре, я подумала, что самостоятельно оттуда выбраться будет невозможно.

По словам девушки, в здании кипела жизнь: постоянно приходили новые люди и садились в очередь «на беседу», одни работники смотрели русские сериалы в кабинете, другие обсуждали какие-то сплетни.

Из работников, которые встретились, — только ребята возрастом максимум 30 лет в штатском.

— Тот, что вел со мной «беседу», оказался вполне адекватным. Ну, насколько это возможно для работника такой структуры. Прежде всего кагэбэшник спросил, не айтишница ли я из Польши, и удивился, что я простой менеджер из Литвы. Потом спросил: «Беседа нужна или и так все понятно?» И попросил не волноваться: мол, надолго меня здесь не задержат».

Далее началась лекция о том, что фонды солидарности никакого отчета не давали, а деньги пошли куда-то не туда. Ирине дали напечатанный образец «повинной», что нужно было переписать от руки. Также она должна была подписать протокол изъятия телефона, в котором все это время копался ее собеседник. Кагэбэшник долго пытался установить удаленный Facebook, но аккаунт оказался привязан не к почте, а к литовскому номеру телефона. Никаких паролей он не спрашивал, поэтому обошлось просмотром фото и мессенджеров и скриншотом данных телефона.

— Хотелось сказать на всю эту проповедь «вы все уроды» и спросить, отчитается ли передо мной детский фонд, в который я должна сейчас переводить деньги. Но я только кивала головой.

После подписала бумажку, что «поддавшись эмоциям, была введена в заблуждение ложной рекламой касательно фонда» и задонатила туда 10 долларов. Мне сказали, что если я не злостный нарушитель, то заплачу минимум — 50-кратный размер. А для тех, кто донатил более 50 долларов и не единожды, у них «совсем другие коэффициенты».

Пожаловался, что много людей донатили, но, мол, «мы найдем всех». И еще посоветовал мне не перечислять деньги на помощь Украине или Израилю».

Ирину попросили оплатить 500 долларов «на благотворительность» детскому фонду и принести квитанцию на следующий день, а после этого можно будет «спокойно уезжать». И вообще, квитанцию может принести другое лицо. Главное — найти такого желающего.

— На прощание я спросила, что было бы, если бы мне позвонили не в Минске, а в очереди на границе на выезд. Парень ответил, что не сняли бы с рейса, а ждали следующего приезда. И вообще, на меня там не смотрели, как на врага народа. Похоже, мы оба понимали, что играем свои роли, хотя можно было обойтись простым «гони бабки за индульгенцию — и вали». Но это мне очень повезло с кагэбэшником: если бы беседу вел тот горлопан, все могло бы закончиться куда хуже. Так что обошлась я легким испугом. Только когда вышла, на меня накатили слезы и начали трястись руки.

В банке одного из минских спальников никто не удивился такому переводу «на благотворительность». Впрочем, о масштабах покупки «индульгенций» больше говорило количество квитанций об оплате.

— Когда я утром вернулась, чтобы положить квитанцию, насчитала в папке более десятка сегодняшних платежей. Неплохо они деньгами накосили всего за пару часов! И хорошо, если бы эти деньги реально детям пошли, но что-то мне подсказывает, что с таким количеством квитанций уже можно было бы три хосписа построить в Минске.

На следующий день Ирина уехала и считает, что вернется только на похороны — с отцом все очень плохо. А потом уже и смысл пропадет: друзей в Беларуси почти не осталось, а ощущение дома за три года переехало вместе с ней.

— Прогулявшись по родному Минску, я поняла, что внутри меня уже ничего не ёкает. Нет ощущения, что я дома. Я иду и думаю: скорее бы уехать отсюда домой, в Вильнюс, к своей собаке. Я даже не нашла, что с собой привезти: мне отсюда ничего не надо, я ни по чем не скучаю. Помню, когда меня на обратном пути таможенник спросил, куда я еду, я без колебаний сказала: «Домой!»

• 18
• 0
• 1
• 6
• 0
• 21
• 2
• 0