Сергей Башлыкевич выехал полтора года назад. «30 января 2022 года», — с точностью называет он дату. «Осенью 2021-го я уже много времени провел не в Беларуси, но потом вернулся, чтобы закрыть дела», — рассказывает он.
«Пуповина не отрезана»
— Еще до 2020-го имел желание пожить какое-то время в другой стране, — говорит инженер и музыкант. — Каждый год посещал новые страны, отчасти Азию, и было довольно интересно попробовать куда-то переехать, а все остальное к этому естественно подтолкнуло. В экономическом плане становилось тяжелее, хотелось карьерных шагов, значительная часть друзей уехала. Да и в целом по стране становилось, мягко говоря, невесело — не мне на страницах «Нашай Нівы» рассказывать людям о контексте.
«НН»: Безопасность не была среди причин переезда?
СБ: Переживал и из-за этого, потому что видел, что вокруг происходит, сколько знакомых и друзей не успели уехать. Но сам я прессинга не испытывал. Выезжал из страны как раз перед войной, в январе 2022-го мы отыграли с «Лейбоником» концерт в TNT Rock Club. Понимал, что переезжаю на долгое время, буду за границей работать и жить, но предполагал, что для меня будет возможно приезжать обратно раз в полгода, в Беларуси будет становится безопаснее для меня и моих друзей.
Из-за всего того, что произошло дальше и происходит сейчас в стране, похоже, что сейчас, может, и не самое благоприятное время, чтобы проведать родину. Это из-за многих инстаграмных постов, из-за интервью, которые я еще раньше давал различным сегодня «экстремистским формированиям», из-за ««Артыстаў Перамогі», «Годна» и другие культурные проекты, которые тоже стали экстремистскими. Все это подталкивает к мысли, что может лучше не пытаться [ехать в Беларусь].
«НН»: Эмиграция — каков этот путь для вас?
СБ: Для меня это органическая вещь,
не чувствую себя эмигрантом, человеком отдельной категории. Да, я уехал из Беларуси, сменил место, где живу, и, что более важно, культурный и эстетический контекст. Хотя информационное пространство вокруг меня все равно остается белорусским — читаю белорусские новости и книги, встречаюсь с белорусскими друзьями.
У меня нет ощущения, что я уехал куда-то в другой мир. Скорее у меня многое изменилось в рабочем плане, много нового, но не воспринимаю себя как оторванного от Беларуси.
Раньше, когда рассматривал вопрос переезда, предполагал, что, может, было бы и интересно уехать в Канаду или США, но это был бы действительно оторванный и максимально мигрантский опыт: очень далеко, другая временная зона, много изменений.
Здесь я не чувствую себя в эмигрантском гетто, регулярно встречаюсь с друзьями в Варшаве или Вильнюсе. О диаспоре Польши вообще нельзя говорить, что это диаспора как какое-то ограниченное количество одних и тех же людей, на самом деле это во многом Беларусь на выезде.
С теми людьми, с которыми я сталкивался в Минске на каких-то тусичах и концертах, я встречаюсь в Варшаве, да еще и с новыми. Формально я эмигрант, но тот, кто клонится к Беларуси, пуповина не отрезана.
«Не хотел бы раствориться и стать просто еще одним человеком, который приехал откуда-то»
«НН»: Космополитизм вам свойственен? Имею в виду способность быть человеком мира, в каждой стране чувствовать себя как на родине.
СБ: В какой-то степени — да. Может, это касается не каждой страны, разные культурные особенности меня по-разному манят. При этом я не хотел бы раствориться и стать просто еще одним человеком, который приехал откуда-то.
После переезда еще больше понял: то, что делает меня мной — это во многом белорусскость, белорусская культура. Музыка вышла для меня на новую ступень важности, ведь это действительно та вещь, через которую я могу себя донести миру. Амстердам — очень интернациальная среда, где всем почти что по барабану, кто ты и откуда, и в такой среде музыка делает меня мной, помогает осознавать самоценность.
Я много где буду чувствовать себя комфортно, и мне было бы интересно попробовать пожить в разных странах, чтобы получить больше разного опыта. Но мне не хотелось бы становиться из-за этого меньше белорусом и терять связь с Беларусью.
«НН»: Многие из эмигрантов говорят, что за границей только начали открывать свою белорусскость. Это вам понятно?
СБ: Думаю, я не открыл в себе более того, чем было раньше, скорее задумываюсь о том, чтобы ничего не потерять. Но имею много друзей и знакомых, которые на фоне переезда и событий 2020 года начали искать в себе и вокруг какую-то связь с родиной. Для 2020-го было характерно это национальное пробуждение внутри Беларуси, люди стали ходить на дворовые концерты и замечать: оказывается, есть у нас музыканты, о которых мы не знали, и они еще и по-белорусски поют! То есть по-белорусски — это не только махровая эстрада и телебарометр, на этом языке можно и какие-то живые песни петь. У людей пробудилась потребность в белорусскости.
После [массовой] эмиграции и начала войны появилась еще большая волна роста белорусской идентичности. Вижу, что для многих, и для меня тоже, существенно: если ты уже переехал, надо, чтобы тебя не считали по умолчанию русским, потому что ты говоришь по-русски или твой язык из той же восточнославянской подгруппы. Люди пытаются в публичном пространстве говорить по-белорусски, чтобы было видно, что они — белорусы. Как последствие этого желания появляется и тяга к культуре. Если хочешь говорить по-белорусски, должен потреблять белорусский контент, потому что как ты без этого прокачаешь язык?
«НН»: Как вас изменила эмиграция?
СБ: Наверное, она изменила меня в плане трудовых привычек и отношения к работе (Сергей работает инженером. — «НН»). Нидерландская среда — это очень про work-life balance, для них это часть трудовой культуры. В моей жизни такой баланс раньше меньше присутствовал, и он мне позволяет сейчас лучше понять ценность определенных внерабочих вещей.
Я ни по чему белорусскому не скучаю, не чувствую, что прошло достаточно времени для этого. Безусловно, последние полтора года для меня во многом стали испытанием, осознаю, что хорошо вырос в разных направлениях. Говоря о музыке, чувствую, что научился немного лучше делать определенные музыкальные штуки, даже могу сам полностью собрать песню, записав все инструменты сам как минимум для демо-версии.
«Дом там, где школьный дневник с наклейкой «Линкин парка»
«НН»: Почему переехали именно в Амстердам?
СБ: Из-за нескольких личных моментов, но в первую очередь из-за работы. В Амстердаме есть несколько крупных европейских компаний, где интересно поработать, да еще это интернациональный город, где сложно почувствовать себя чужаком. Во многом это город экспатов, здесь довольно удобно и легко жить.
«НН»: Он имеет свой вайб?
СБ: Безусловно — он эстетичный, резвый, очень его люблю. До переезда был здесь 12 лет назад в каком-то термоядерном автобусном туре: ночным переездом приехали в Амстердам из Берлина, три часа там походили, съели картошку фри и зашли в район красных фонарей, а после обеда уже поехали в Брюссель.
После того времени не был в Амстердаме, поэтому переезжал сюда с определенной осторожностью. Но мне нравится местная эстетика. В первые дни ходил по улицам и рассматривал дома, заглядывал в окна. И до сей поры так делаю.
«НН»: Когда вы переезжали, это было как по ощущениям — на год, два, навсегда?
СБ: Чувствовал, что переезжаю как минимум на несколько лет — и с трудовых перспектив, и с точки зрения возвращения в Беларусь. Но когда началась война, я осознал, что уехал действительно на долгий период, однако точно не навсегда.
Мне хотелось бы в зрелости возвращаться в Беларусь, просто чтобы побыть там, чтобы эта связь оставалась. В моем альбоме есть песня про улитку, за которой тянется след. Такой же след остается и за мной, и я по этому следу еще назад приползу.
«НН»: Что для вас создает ощущение дома?
СБ: Кот — где кот, там и дом. С одной стороны, дом там, где мне комфортно и безопасно, и в этом плане можно говорить об Амстердаме. Но в моем альбоме есть другое определение: «Дом — не пра сцягі, не пра тую чарку-скварку. Дом там, дзе школьны дзённік з налепкай «Лінкін Парку». И мой дневник с наклейкой Линкин Парка лежит в Ошмянах.
«НН»: Как зовут вашего кота?
СБ: Имбрык, а недавно появилась еще и кошечка Рэха. Хотел найти вторую кошку, так как когда-то у меня была еще одна вдобавок к Имбрыку, Хмарка.
Во время пандемии мы стали проводить время на лесной фазенде под Воложином, Хмарка ушла в лес и не вернулась. По всем соседним деревням клеил объявления с ее фотографией, мне в вайбер три месяца слали снимки котов — мол, не ваш, но возьмите!
В Амстердаме тоже захотелось найти второго кота, чтобы Имбрыку было веселее. Выяснилось, что здесь сложно взять кота из приюта, так как их там мало: люди во время пандемии разобрали всех животных, почувствовали потребность, чтобы кто-то был возле них. Теперь, чтобы найти себе здесь кошку, нужно больше усилий и времени. Хотелось именно абиссинскую кошечку, и оказалось, что проще привезти хорошую кошечку из Беларуси.
«Моя белорусскость все равно в Ошмянах»
«НН»: Вы говорили, что не знали, стоит ли продолжать петь за границей. Что это было — непонимание себя или контекста?
СБ: Как будто ощущение ненужности. Верю, что моя музыка — очень локальный продукт, нужный только Беларуси и белорусам, без понимания смыслов и контекста моя музыка будет просто каплей в океане музыки без индивидуальности. Для иностранцев, наверное, это все было бы непонятно. Мне хотелось выступать, но не думал, что такие концерты будут мне приносить удовольствие.
А весной 2022-го приехал в Варшаву забирать Имбрыка. Вечером в субботу отписал друзьям, что прилетаю, и варшавский друг предлагает мне: «Давай концерт сделаем, кто придет тот придет!» В ночь с субботы на воскресенье мы сделали афишу, гитару в Варшаве я одолжил у Алеся Денисова из Dzieciuki, и назавтра в Молодежном хабе устроили акустический концерт, на который пришло много людей. Почувствовал, что вышло как-то очень живо, радостно и приятно и что мне это действительно нужно.
«НН»: Строите Беларусь вокруг себя?
СБ: Не знаю.
Чувствую, что источник моей Беларуси — в детстве, и все, что стараюсь сделать через свою жизнь — не потерять остатки того, что у меня есть.
Ведь я забываю об этом, о тех вещах, которые в детстве были для меня естественными. Современная среда во многом делает меня белорусом — мои друзья, художественная тусовка вокруг. Но моя белорусскость все равно в Ошмянах, Сидляровщине, Бородовщине.
«НН»: Какая она — Беларусь вашего детства?
СБ: Она для меня была естественна. Все то, что делало мое детство белорусским, просто существовало, не должен был прилагать для этого усилия: разговоры, поездки в деревню, походы в Жаки. Просто жил в этой своей белорусской вселенной и не представлял, что может быть по-другому.
Не хочу, чтобы было ощущение, будто тогда была одна вселенная, а сейчас — другая. Время — волна, которая не прерывается, и тот период перетекает в то, что есть сейчас. Я потреблю нынешний опыт и обогащу его, и при этом мне хотелось бы не забыть то, как все было тогда.
Не идеализирую свое детство, оно у меня было достаточно обычным.
Родился и жил в Ошмянах, небольшом городе, школа у меня была белорусская — у многих так было, особенно в те времена. Каждое лето меня отправляли в деревню, где нужно было много работать, и чем ты старше, тем больше. Каждую неделю ходил в костел на катехезу, пару раз даже съездил на картошку от школы, еще застал этот советский ритуал.
Более того, меня в школе даже приняли в пионеры (привет Ксении Дегелько!)
«Пока есть пространство что-то делать и это не два квадратных метра в камере, что-то будет»
«НН»: В вашем альбоме есть песня «Сатьяграха». Это про белорусский путь?
СБ: В песне есть на это ответ. Для меня это одна из самых шутливо-болезненных песен альбома при всей позитивности:
Як не будзе ў краме чарла,
Тады будзем піць аліфу.
Вось такая сат'яграха
Беларускага разліву.
Это путь о страданиях, терпении. Сама песня появилась из песни Андруся Такинданга из группы «Рэха», и сам Андрусь в ней участвует. Но не думаю, что в этом есть что-то белорусское, весь мир живет сатьяграхой.
«НН»: Поясните.
СБ: Все страдают, просто уровень проблем у всех очень разный. У нас проблема, что много людей сидит ни за что, в Украине много людей умирает. В Грузии или европейских странах другие проблемы. Каждому есть в чем почувствовать свою сатьяграху, просто она проявляется на разных уровнях пирамиды Маслоу.
«НН»: Правильно понимаю, что вам этот путь не близок?
СБ: Это путь, который я принимаю.
Песня о сатьяграхе чуть ли не самая пессимистичная из альбома при всей ее мажорности:
Хто сядзяць, усе даседзяць,
Час цячэ як тая ртуць.
Не даседзяць толькі тыя,
Што ужо не дажывуць.
Не могу сказать, что я пессимист, но чувствую у себя белорусскую черту «надеяться на лучшее и готовиться к худшему».
Этой песней, наверное, я и готовлюсь к чему-то худшему и нерадостному, но это скорее констатация эмоций и переживаний.
«НН»: Что-то сейчас вам дает надежду?
СБ: Мы живы, люди вокруг живы и абсолютное большинство на свободе. Что-то будет. Хочется верить, что все так или иначе будет хорошо, смотря что считать хорошим, и культура в Беларуси будет понемногу выздоравливать. Несмотря на то, что много людей выехало, будут появляться новые творцы, что-то будет создаваться.
«НН»: В конце 2022 года вы записали песню-обращение, где говорили о том, что вам много за что болит. За что вам болит сейчас?
СБ: В первую очередь за моих белорусских друзей и хороших знакомых, которые присели, за тех, кто тоже вынужденно уехал и кому это намного усложнило жизнь. Также за моих украинских друзей, потому что я много ездил в Украину. Это и об общей несправедливости и обиде во многих проявлениях, но отчасти о людях, которые сейчас теряют время или вообще это время уже никак не проведут.
Пока я жив, другие живы, пока есть пространство что-то делать и это не два квадратных метра в камере, что-то будет. За людей, которых лишили этого пространства, которые вместо двух квадратных метров камеры имеют метр на два могилы, нестерпимо больно. Все остальное переживем.
Если хотите поддержать через краудфандинг выпуск нового альбома Leibonik, это можно сделать по ссылке. А если хотите поддержать «Нашу Ніву», это можно сделать на Патреоне.
«Наша Нiва» — бастион беларущины
ПОДДЕРЖАТЬ
Каментары