А кто там идет по битой дороге? А что они несут на своих плечах? Женщина держит на руках ребенка. Крепкий мужчина согнулся под тяжелыми клумками. Зеленые холмы, лощины, одинокая березка, справа — большое наклонившееся дерево с угрюмо-зелеными листьями, слева, на обочине дороги — полевой камень. Вдали облачное небо, со светлыми полосками хилой надежды. Это белорусы, у которых нет где примкнуться на родной земле под чужой властью.
Сначала эту картину Сергиевич назвал «Эмигранты». Она была написана в 1934 году, когда эмиграция была порой единственным выходом для многих людей — как и теперь. Впоследствии художник изменит ее название на более философскую и более обобщенную, из Янки Купалы: «Шляхам жыцця».
Петр Сергиевич родился в 1900 году в деревне Ставрово над Богинским озером на Браславщине, но всю свою художественную жизнь провел в Вильне. Это был еще не литовский Вильнюс. Это было «польское время», это был город, где большинство жителей составляли евреи, и это был центр белорусского возрождения, где работали или боролись — или работали и боролись — Адам Станкевич, Антон Луцкевич, Максим Танк, Франтишек Олехнович, Бронислав Тарашкевич и другие знаковые белорусские деятели.
Сергиевич учился в Университете Стефана Батория на факультете изящных искусств под руководством другого классика белорусского искусства — Фердинанда Рущица, которого считал своим благодетелем; там была его мастерская, и даже официальное звание заслуженного деятеля искусства он получил в Литовской ССР, а не в БССР при всей своей подчеркнутой, не формальной белорусскости.
Чужой среди своих
Если в Вильнюсе он был уважаемым и своим, то иначе было в БССР, в Минске. Из 600 произведений, которые создал художник за свою 84-летнюю жизнь, в Беларуси хранится — причем некоторые не выставлялись вообще — немногим более 70, учитывая и частные коллекции.
Первая выставка произведений Петра Сергиевича в Минске планировалась еще в 1941 году, но реально она была организована в Государственном художественном музее только в 1962 году по рекомендации Министерства культуры Литвы. Удостоенные званиями и регалиями художники Беларуси свысока смотрели на седого коллегу из Вильнюса. Сергиевич терялся на открытии своей выставки: благодарил и не оспаривал ничьих критических замечаний.
Для ветеранов недавней войны и художников-партизан Сергиевич был подозрительным: хоть и не коллаборационист, но организовывал в Вильнюсе выставку в 1943 году «под немцами», работал в оккупированном Минске.
Многие шептались, что в построенном перед войной костеле в Солах под Сморгонью под красной краской, которой новая власть быстренько зарисовала антибольшевистские росписи, именно Сергиевич нарисовал «Чудо над Вислой», где польские солдаты гонят большевиков армии Михаила Тухачевского. При реставрации уже в XXI веке росписи восстановили.
В Минск, однако, Сергиевич ездил довольно часто. Но дружил с немногими: Максимом Танком, Владиславой Луцевич (женой Янки Купалы) и с Николаем Дучицом, с которым они вместе работали как художники в Красном костеле в военное время. Он написал портреты этих своих минских друзей, как и многих других, — певца Михаила Забейды-Сумицкого, Янки Шутовича, Зоськи Верас, Антона Луцкевича… Только это все не были советские бонзы.
Заказами власти БССР его не баловали. Правда, истинные знатоки искусства чувствовали, что имеют дело с великим творцом.
Елена Аладова, директор Государственной картинной галереи, которая со временем станет Государственным художественным музеем, начала покупать произведения художника с портрета его двоюродного брата — партизана Феди (1946).
Вторую картину — «Автопортрет» (1946), а также 4 графических произведения, Государственный художественный музей купил с персональной выставки только спустя 32 года, в 1978-м, когда музей возглавил Юрий Карачун. После смерти Петра Сергиевича новый директор написал письмо соболезнования вдове и выразил желание посетить ее для закупки произведений, но снова не сложилось: перестройка, отсутствие средств — и в результате лучшие произведения Сергиевича находятся сейчас в трех вильнюсских музеях. Всего же в собрании Государственного художественного музея сейчас 28 его произведений, из которых живописи только 8, причем четыре — подарены (в том числе портреты Максима Танка, Яна Петровского и его матери Юстины), два — проданы коллекционерами (портрет ксендза Станислава Гляковского и портрет неизвестной), графика же (9 листов) поступила из бывшего Вильнюсского белорусского музея имени Ивана Луцкевича.
Музей Янки Купалы, где в свое время хозяйничала Купалиха — Владислава Францевна, тетя Владя, как ее называли, вдова поэта, — находился в начале своего существования в 1944-м в трех комнатах на третьем этаже Дома профсоюзов на площади Свободы, а Картинная галерея — в восьми комнатах на втором этаже. Тетя Владя готовила большую экспозицию «Янка Купала в изобразительном искусстве» и заказывала художникам произведения. На протяжении 10 лет Сергиевич носил свои картины мимо галереи в музей Купалы, где постепенно сформировалась его «купалиана» из 14-ти картин.
Национальный романтизм
Сергиевич настолько разный, что порой не верится, что картины принадлежат кисти одного и того же художника.
Он и национальный романтик, и твердый реалист в историческом жанре, и пейзажист, и замечательный рисовальщик, и карикатурист, но иногда выглядит как «самоучка», представитель так называемого наивного искусства. Особенно примечателен он как национальный романтик в символических картинах.
В советские годы Сергиевич не афишировал своих творческих отношений с католической церковью, хотя выполнял, как он их называл, «полихромии» для храмов в Вильнюсе, Павильнисе (вильнюсский пригород), Гродно, Жодишках, Сморгони, Мицкунах, Малых Солечниках и Решах под Вильнюсом, Солах, Порозово, Шерешево, Корце на украинской Ровенщине, да и не только. Говорить об этой странице его творчества в советское время было опасно.
Портрет ксендза Станислава Гляковского — самый выразительно романтичный из его портретов. Его нашел на чердаке своего дома композитор Евгений Поплавский. Первые сведения об этом портрете размещены в каталоге ежегодной выставки Вильнюсского общества независимых художников-пластиков, действительным членом которого являлся Сергиевич.
Почти ровесники и единомышленники, Сергиевич и Гляковский подружились. В этом портрете — подчеркнутая романтичность и внутренний драматизм как предчувствие судьбы. Разворот фигуры в профиль, как того и требует эстетика романтического портрета. Словно черное крыло, пружинящее под ветром сутаны. Гляковский казался Сергиевичу необыкновенным романтическим героем, эдаким Прометеем, беззаветно несущим свет знаний людям. Одержимый идеей герой, борец за правду и веру. Скорость живописи прекрасно ощущается в этом полотне, по которому будто «гуляет ветер». «К портрету нужно подходить с налета, сохранять первое впечатление», — говорил Петр Сергиевич ученикам. Именно так, с напором юности, эмоционально и быстро написан и этот портрет, и многие другие произведения начала 1930-х.
Искусствоведы отметили особенность Петра Сергиевича: рядом с высокими портретами и элегантностью может быть «кустарная» картинка, что особенно заметно в его жанровых композициях 1940-х.
«Когда ему не нужно спешить, когда он может вести спокойный, глубокий и содержательный диалог с натурой, тогда он может достигать живого звучания цвета, осмысленно гармонизированной формы», — писал о нем в 1970 году историк искусства Владас Дрема, атлант литовского искусствоведения и бывший коллега Сергиевича по музею Луцкевича.
В Кракове
После трех лет учебы в Вильнюсском университете художник поехал совершенствоваться в Краковскую академию искусств. Деньги на поездку дал ему профессор живописи Александр Штурман с неожиданным условием, что если не удастся быстро отдать долг, то молодой художник будет ухаживать за его могилой. Так и случилось: Сергиевич на протяжении всей жизни ходил на могилу своего профессора-благодетеля.
В Кракове же провел только год. Профессор Краковской академии Юзеф Петкевич удивлялся бурному темпераменту студента: «Зачем так много тратить энергии? Натура же не убежит!» — говорил он своему нетерпеливому ученику. Краковская академическая школа оказала значительное влияние на Сергиевича, и после Кракова его любимый жанр — портрет — становится более сдержанным, классическим. Таков портрет Яна Петровского — евангелистского пастора в Деречине, что между Гродно и Слонимом.
Этот портрет Сергиевич написал в 1940 году — и какой контраст с портретом Гляковского! Вместо вихревого темпа кисти — уравновешенная классика, почти эмблематичная.
Работа в музее Луцкевича
Петр Сергиевич работал в белорусском музее имени Луцкевича в Вильнюсе с перерывами еще с 1939 года. Когда после войны было решено передать часть фондов в Беларусь, он активно содействовал, чтобы в Минск попали самые важные артефакты.
Так, в 1962 году он подарил нашему историческому музею древнюю грамоту 1568 года на пергаменте с привязанными печатями, позволил Михасю Севруку забрать из музея его картину «Жатва», которая сейчас в Художественном музее. После ареста директора Янки Шутовича Сергиевич был одним из немногих знатоков музея Луцкевича и его экспонатов.
Но когда в 1946 году секретарь по идеологии ЦК КПБ Тимофей Горбунов пригласил его и других сотрудников музея переехать в Минск, чтобы работать в белорусской столице, художник отказался.
Так же как отказался переехать в Варшаву, куда его тоже звали друзья.
Белорусский Матейко
Еще в конце 1930-х годов Сергиевич начал работать над картиной «Кастусь Калиновский».
Он был амбициозен: «Историческая тема у нас, белорусов, не разработана. Как много труда и таланта нужно вложить в то, чтобы представителей лучших людей нашего прошлого, в наше время забытых всеми, представить в минуты славы, увековечить память о них в народе. Они этого достойны. Наши братья русские, украинцы нас обогнали давно в этом, а мы должны их догнать, если не перегнать. Это творческое соревнование. Когда я задумал писать историческую картину, я руководствовался не только патриотическими стимулами, но и желанием стать пионером в этой области. Наши белорусские художники лишь недавно заинтересовались этой темой…» Два эскиза, выполненных в конце 1930-х, Сергиевич безжалостно уничтожил в послевоенное время.
Интерес подогревался и будущим 100-летием восстания 1863-1864 годов, а в 1958-м отмечалось 120-летие со дня рождения Калиновского. Тогда многие художники обратились к этой теме и в Литве, и в Беларуси. В БССР официальный заказ на нее получили художники супруги Адольф Гугель и Раиса Кудревич. На их полотне 1958 года Калиновский — народный трибун и агитатор. Сергиевич также изображает Калиновского пламенным оратором. Картина «Калиновский среди повстанцев 1863 года» (1955, место хранения — Гродненский историко-археологический музей) показывает его в лесу на привале, крестьянская свитка подчеркивает близость к народу. В картине «Калиновский и Врублевский осматривают войска» (1959, Литовский художественный музей) Калиновский трактуется как мужественный военачальник, воин «в минуту славы и надежды», когда восстание только набирало силу.
Проиграл ли Сергиевич творческое соревнование своего времени? И да, и нет. Его картины не были широко показаны в Беларуси, на что он, безусловно, рассчитывал. Тем не менее Сергиевич стал одним из основателей белорусской исторической живописи советского периода. Признание пришло позже: первая посвященная Сергиевичу книга-монография авторства Арсения Лиса, который дружил с художником более 10 лет, вышла только в 1970-м, а в 1978-м наконец состоялась долгожданная, запланированная еще на 1975 год большая выставка во Дворце искусства, которая проводилась по инициативе и с помощью другого поколения — молодых коллег, которые сами выбрали и привезли в Минск произведения. С той выставки, которая стала праздником, много раскупила картин творческая интеллигенция, а «Автопортрет» приобрел Государственный художественный музей. Старый мастер воспринимался легендой, за ним роем ходила молодежь, к нему в Вильнюс в своеобразное паломничество ездила белорусская национальная интеллигенция: ученые, литераторы, художники.
И все же до сих пор нет ни альбомов, ни современных основательных исследований его творчества.
Прошло 40 лет после смерти мастера, некоторым его произведениям скоро будет сто лет. Не все произведения выдерживают испытание временем. Но портреты Сергиевича и сейчас словно излучают гуманизм — они настоящее художественное сокровище. Так же, как его патриотическая романтическая купалиана, интимные, нежные, необычайно обаятельные пейзажи. Настоящий белорусский классик.
Комментарии