«Просто заливаешься слезами и думаешь: за что?» Ирина Счастная и ее четыре болезненных года за решеткой
Четыре года назад редактор канала «Мая Краіна Беларусь» Ирина Счастная уехала из безопасного Киева в Минск, так как не могла без Родины. Два месяца назад Счастная снова покинула Беларусь — на этот раз за ее плечами политический срок, издевательства за решеткой и незаживающие раны внутри. Поговорили с Ириной об этом времени и ее новой жизни.
15.09.2024 / 23:55
Фото: архив собеседницы
«Попросила мужа, чтобы мы с ним съездили к границе — просто постоять и посмотреть на Родину»
Мы беседуем с Ириной через неделю после ее приезда в Польшу, где белоруска воссоединилась с мужем и сыном. Перед этим Счастная почти два месяца ждала визу в другой стране: после почти четырех лет за решеткой, признается женщина, от хлопот с бумагами голова шла кругом. Ирина рассказывает, что и в посольстве, и в аэропорту по дороге в Польшу она чувствовала к себе повышенное внимание — считает, что из-за белорусского паспорта.
Сейчас Счастная в Белостоке, где уже несколько лет живут ее муж и сын. После долгой разлуки они наконец воссоединились:
«В аэропорту меня встречали друзья, муж. Это была теплая встреча, но мне все еще трудно с коммуникацией, даже если речь идет о самых близких. Ребенок ждал меня в Белостоке, я его сразу обняла по приезде. Но поскольку меня долго не было, то не лезу к нему со своим уставом. Все должно идти потихоньку, чтобы не сломать привычный для него мир».
Свое впечатление от выезда из Беларуси Ирина называет двойственным. С одной стороны, ей сразу стало легче — мол, не дотянутся. Но Счастной болело и до сих пор болит из-за того, что пришлось покинуть Беларусь:
«Это болезненное чувство прощания с чем-то родным и близким твоему сердцу, чувствую его и поныне. Нет такого часа, чтобы я не вспоминала свой дом и Родину. Мне говорят, что я привыкну, что надо учиться жить в других условиях и течением времени все сгладится. Но я уже два месяца за пределами страны, и у меня это еще не проходит, не знаю, пройдет ли когда-нибудь.
Наверное, я ничего в жизни так не хочу, как вернуться домой. Я вижу Родину во снах, вспоминаю какие-то места. Когда хожу по Белостоку, смотрю на некоторые здания и вспоминаю похожие здания в Беларуси. Здесь 40 километров до дома, и я попросила мужа, если у него будет свободное время, чтобы мы с ним съездили к границе — просто постоять и посмотреть на Родину».
За два месяца на свободе Ирина много наблюдала за происходящим в Беларуси. Пришлось изучать пропущенные новости, знакомиться с новыми лицами. Она делится, что положительных тенденций не видно, и это разочаровывает. Еще одно наблюдение — много людей устало, и это понятно, но ни в коем случае не надо терять веру в будущее Беларуси.
Разочарование, о котором она говорит, белоруска наблюдала и у людей за решеткой:
«Часто слышала от женщин такие слова — мол, они (демократические силы — НН) оторвались от Беларуси, они не понимают, что у нас здесь происходит. Многим было очень больно слышать «или все, или никто» насчет освобождения политзаключенных (Ирина уточнила, что эти слова женщины слышали от родных на свиданиях, из писем и так далее — НН). Если так говорят, людям нужно почувствовать, что происходит за решеткой, пройти через те испытания, через которые прошли мы.
Хорошо помню женщину, которой нужно было попасть к хирургу, но колония «потеряла» ее документы. Ту женщину в 2021-м прооперировали, а в колонии она выполняла тяжелую работу — нужно было тягать 20-килограммовые мешки с картошкой, таскать лопатами и мешками снег. Из-за всего этого у той женщины начали расходиться шрамы от операции. И вот мы с другой политзаключенной стояли и заклеивали ей пластырем шрамы, потому что той женщине нужно было идти на работу. Каково ей слышать «или все, или никто»?»
«Никого не слышала, вернулась в Минск, и через некоторое время меня схватили»
Вспоминаем с Ириной 2020-й. Незадолго до президентских выборов она, тогда редактор канала «Мая Краіна Беларусь», уехала из страны. Вспоминает, что ничего противозаконного не делала: в канале призывали людей не провоцировать милиционеров, подходить к ним, когда на акциях встретится кто-то нетрезвый, не брать с собой какие-то вопиющие плакаты.
И тем не менее Ирина видела первые аресты и начала сомневаться в своей безопасности. В итоге она поехала в Киев, но не выдержала:
«Я начала скучать по Родине, понимала, что мой ребенок меня не видит. Думала: правильно ли, что я нахожусь здесь? И однажды просто купила билет в Беларусь. Мне и родные, и киевские друзья говорили: «Что ты делаешь? Ты что, с ума сошла?» Но я никого не слышала, вернулась в Минск и через некоторое время меня схватили».
Часть силовиков, которые задерживали Счастную, была в форме жэсовцев. За день до этого человек в такой форме уже звонил в дверь к женщине, когда дома больше никого не было, но она его не пустила. Ирину в итоге задерживали на глазах сына и матери, и она много вспоминала потом тот предыдущий визит «жэсовца» — мол, если бы открыла тогда, ее могли бы задержать не в присутствии близких.
После задержания Ирину долго допрашивали в ГУБОПиКе, и в итоге она попала на Володарку и в Могилевское СИЗО. Счастная оказалась в одном деле с активистами «Европейской Беларуси», блогером Дмитрием Козловым и Павлом Северинцем — с последним Ирина познакомилась, только когда начала читать дело.
Фото: архив собеседницы
Муж и сын Ирины, когда она попала за решетку, уехали из страны в целях безопасности — день, когда Счастная об этом узнала, она считает чуть ли не самым счастливым за все заключение. А ее саму 25 мая 2021 года осудили на четыре года за решеткой.
Сотрудники в колонии невзлюбили женщину. Особенно она отмечает Дениса Толстенкова, начальника колонии во время ее срока. Счастная называет его страшным человеком:
«На комиссиях по наказаниям он много раз говорил грязные вещи — мол, мы на свободе никому не нужны, о нас все забыли. Говорил, что наши соратники греют в Польше пятую точку, а мы — пушечное мясо. Обещал мне продлить срок по статье 411, если я не успокоюсь. А я стояла и думала: что я такого делаю? Он ненавидел не только меня, а, наверное, всех политических.
Были также сотрудники, молодые ребята, которые будто испытывали наслаждение от издевательств. Устраивали унижения, какие-то «режимные мероприятия», когда досматривают твои вещи. Каждое письмо они достают из конверта и бросают на пол, просматривают канцтовары и делают с ними то же самое. Берут средства гигиены, Прокладки, все это летит туда же, и там образуется гора из твоих личных вещей. Они уходят, а ты не знаешь, что делать с этой горой, ведь до выхода на работу осталось полтора часа. Просто заливаешься слезами и думаешь: за что?»
«По государственному телевидению много говорили об антикоррупционных посадках, а на тюремной фабрике простые зечки списывали деньги»
Ирина говорит, что в колонии пыталась жить по режиму, чтобы к ней не было вопросов. Но это все равно не спасло от неприятностей — у нее были рапорты за «нарушения», и другие наказания. Из колонии Счастная вышла с превентивным надзором и массой ограничений — например, нельзя было выезжать из города без разрешения и нужно было находиться дома с 22 до 6 часов утра.
Три нарушения — попадаешь в колонию. И это не пустые слова, так как 11 сентября в суде Московского района Минска прошло заседание по поводу того, что Ирина нарушила надзор.
Белоруска вспоминает работу на швейной фабрике в колонии. Яркое впечатление — бригадирка, которая позволяла себе унижать заключенных, а администрация ее покрывала, так как та женщина была стукачкой. Дело дошло до того, что бригадирка начала проворачивать на фабрике финансовые аферы, говорит Ирина, и приводит один из примеров:
«Тогда по государственному телевидению много говорили об антикоррупционных посадках, а на тюремной фабрике простые зечки списывали деньги, пусть и небольшие. Эта бригадирка нашла себе пропитанную барышню, которая бегала по бригаде и слушала, кто что говорит о той бригадирке. За это бригадирка ей записывала так называемых учеников, будто бы та барышня учит новых женщин швейному делу.
Та пропитая шестерка никого не учила и учить не могла, так как это возможно только для человека с четвертым разрядом [профессии], а у той алкашки был третий. Но ей писали этих учеников, и за каждого человека она получала деньги — кажется, 50-100 рублей».
Насчет стукачек — Ирина говорит, что это коснулось и политзаключенных женщин. Достоверной информацией, что та или иная женщина доносчица, Счастная не располагает, но, по наблюдениям, такое явление среди политических существует, хотя это и единичные случаи.
Фото: архив собеседницы
Белоруска сравнивает освобождение политзаключенных и обычных осужденных женщин:
«Когда выходят наркоманки, убийцы, они перед освобождением говорят, что пойдут отрываться — на маникюр, в салон, на дискотеку. А мы освобождаемся со слезами на глазах, потому что это больно: ты выходишь и оставляешь там людей, и ты не способен им помочь. Связалась с подругами, с которыми отбывала так называемое «наказание». Им всем тяжело, никто из них не может заботиться о собственной жизни, каждая думает о тех, кто там остался».
О себе Ирина говорит, что и она пока не научилась полноценно радоваться жизни, так как вспоминает женщин, оставшихся в колонии. Счастная признается: заключение сильно повлияло на ее психическое состояние, и умом она до сих пор за решеткой, так как такой опыт не вычеркнешь из жизни. Она считает, что пока в Беларуси будут политзаключенные, большинство экс-политзаключенных не смогут нормально жить.
Ирине пришлось обратиться к психотерапевту, и теперь женщина чувствует себя лучше, чем сразу после освобождения. Но говорит, что проблем еще много:
«Когда я вышла и еще была в Беларуси, мне казалось, что любой прохожий на улице за мной наблюдает и сейчас меня схватят, ходила и оборачивалась. Даже в другой стране, когда вдруг у соседей стучали двери, казалось, что это идут за мной. Первый месяц спала по три часа в сутки и при включенном свете. Были слезы, истерики. Через месяц терапии мне частично стало лучше — перестала бояться звуков у соседей, смогла спать без света, только оставляла свет в коридоре.
Встречалась с друзьями из старой жизни, мы поговорили, и это было здорово. Но где-то внутри мне казалось, что я что-то делаю или говорю не так, как будто на меня смотрят и думают, насколько сейчас можно с этим человеком поддерживать отношения. Знаю, что мои друзья так не думают, но не пропадает чувство, что ты какой-то неполноценный».
Чтобы восстановиться быстрее, Ирина ищет силы в отношениях с сыном, вечерних прогулках по Белостоку в одиночестве, а также в музыке. Первые планы — нормализовать отношения с ребенком, а также работать и учиться жить обычной жизнью.
Конечно, в этой жизни будет много мыслей о Беларуси:
«Не знаю, как исправится ситуация в нашей стране. Но точно знаю, что нынешнее положение никому не идет на пользу. Оно портит судьбу будущих поколений, убивает национальное самосознание, забирает здоровье и жизнь тех, кто сейчас за решеткой. У меня ощущение непоправимой катастрофы. Боюсь, что если что-то не изменится в ближайшее время, наша независимая и красивая Беларусь останется в прошлом.
Надо не спорить, а разговаривать между собой, заботиться не о личных приоритетах, а о будущем Родины. Родина у нас одна, и если мы ее потеряем, мы потеряем себя. Только счастье Беларуси — наше личное счастье, но для того, чтобы его обрести, нужно начинать с себя. Нужно спросить у себя, чем ты готов поступиться, чтобы снова отстроить свой дом».
Экс-политзаключенная рассказала, как выходила по помилованию и о том, что слышно о Колесниковой
«Меня это только укрепило». Узник вскрывал вены за решеткой — а теперь рад, что прошел через тюрьму