Доносчики сейчас дважды подумают

В эти дни белорусское гражданское общество активно обсуждает базу обращений в белорусский КГБ, которую «Киберпартизаны» вытащили с сайта ведомства и обнародовали. Медиа публикуют самые яркие и удивительные образцы кляуз, активисты ищут (и некоторые находят) свои фамилии среди массива жалоб от тех, кто «спешил довести до сведения».

Почти 40 тысяч обращений за 9 лет — звучит внушительно. Однако, если присмотреться, львиную долю сообщений составляет спам. Немало писем от людей явно с ментальным расстройством, встречаются троллинг и призывы к совести сотрудников КГБ, много обращений от родственников репрессированных в советское время людей с просьбой уточнить сведения. Но есть и «классические» доносы, бытовые и политические, анонимные и со всеми контактами.

Можно ли считать, что белорусы усвоили исторические уроки почти столетней давности и скорее будут держать фигу в кармане, чем сотрудничать с авторитарным режимом? И как смотреть в глаза доносчикам в будущем?

— Чтобы говорить о том, есть ли что-то экстраординарное в этой базе, выделяются ли белорусы в доносительстве и как количество доносов отличается по хронологии, нужно было бы сравнить с другим периодом или другими архивами, — отмечает Алексей Ластовский. — Безусловно, с этим есть сложности, ведь обычно такие вещи скрываются, доносы пишутся тайно.

Единственное, что есть возможность немного узнать о сталинских временах, поскольку архивы 1930-х годов, если говорить, например, о российских или украинских, открыты в большей степени, чем белорусские, и эти вещи изучаются историками.

Для сталинизма, включая БССР, было характерно большое количество доносов. Тогда это был один из базисов системы. Ведь в тоталитарном государстве вставал вопрос, как контролировать тех, кто выполняет какие-то функции на месте — и, как ни странно, эту роль выполняли доносы в своей безобразной форме.

Люди приучались не к общественной, политической активности, а использовали доносы ради того, чтобы разбираться с противниками, это давало широкие возможности для всяких сумасшедших — такова патологическая функция.

Когда мы говорим о развитой демократии, там это выражено в меньшей степени, поскольку есть ряд институтов, которые позволяют отслеживать и контролировать выполнение публичных функций. Но недавно всплывала история о молодом парне из Германии, который постоянно пишет жалобы и доносы на жителей своего города — и у немцев, хотя они, казалось бы, более привычны к порядку, знаменитому орднунгу, это вызывает возмущение.

Что касается белорусов, отмечает Алексей Ластовский, то мы в значительной степени — преемники советской системы воспитания, ценностей и даже институций. Как много лет назад, доносы пишутся в службу безопасности, которая сохраняет свое название — КГБ — из советского времени.

В базе даже всплыл довольно комический кейс: одна из бывших сотрудниц советского КГБ, работавшая в Литве, просила у российских и белорусских спецслужб пенсию за эту «преданную работу».

— То есть кагэбэшность сохраняется, и это возможность для реализации тех людей, которые мыслят советскими категориями: чтобы исправить ситуацию, не создают общественные инициативы, а пишут кляузы на людей, которые им не нравятся.

И все-таки, хотя сравнение здесь не будет совершенным и нет методологической определенности по поводу одного и другого массива документов, — если посмотреть на количество доносов в сталинские времена, сейчас, я сказал бы, их гораздо меньше. При том, что электронная почта позволяет гораздо быстрее и проще это делать, чем отправлять письма или звонить (поэтому видно, что многие письма просто повторяются, люди отправляли и отправляли их от нечего делать).

Если же мы говорим о содержательности — целенаправленных доносов с задачей нанести человеку вред в том массиве, что мы имеем, не так много. И это говорит, что доносительство не является патологией всего общества.

— Мы не имеем демократического опыта, опыта люстрации и примирения. В нынешних условиях обнародование такой базы — на пользу обществу, или только еще больше углубляет раскол? Может это не провал спецслужб, а успех, чтобы белорусы больше грызлись между собой?

— В любом случае это то, что несет вред спецслужбам, поскольку снижается доверие к их деятельности, их профессионализму, репутации. И те люди, которые захотят в будущем написать донос, подумают, стоит ли это делать.

С другой стороны, если оценивать вероятный эффект — белорусское общество уже и так расколото. То, что происходило в 2020 году, фактически разрушило прежний консенсус, когда разрешались многие вещи и люди с разными взглядами могли сосуществовать рядом. Сегодня такой опции нет, нет признаков в целом общественного диалога, зато есть раскол, который ведет к продолжению политической эмиграции.

Все это свидетельствует о дальнейшей дифференциации белорусского общества. Как ее исправлять? Вопрос в том, у кого есть на это воля.

Белорусские власти используют стратегию мобилизации своих сторонников через наращивание ненависти к «врагу», создание негативного образа оппозиции, — по логике властей, это предатели, с которыми невозможно вести разговор, а только уничтожать.

То есть Лукашенко не заинтересован в устранении нарастающего раскола. Но я не особо вижу такие устремления и со стороны политической оппозиции, хотя достижение общественного консенсуса для восстановления Беларуси в будущем представляется важной целью.

Из-за того, как происходила люстрация в европейских странах, особенно посткоммунистических странах восточного блока, продолжает Алексей Ластовский, — в Беларуси люстрация тоже, по-хорошему, должна была происходить по-другому, не через «сливы» личных данных, опубликование доносов и т.д.

— Потому что есть базовые вещи для европейских ценностей, которые остаются константами, — та же самая тайна частной переписки, право на нераскрытие личных данных. И ее нарушение не является тем, что улучшит жизнь в обществе. Но это уже произошло и никуда не исчезнет, база разошлась. Сейчас встает вопрос, каким дальше будет модус поведения с теми, кто писал доносы.

И хотя белорусский кейс не является каким-то уникальным, все равно нет очевидной модели, что делать в этой ситуации, что для нас важно: справедливость, приоритет права? И кто будет это определять, если нет ни институций, ни механизмов, ни желания исправлять к лучшему ситуацию?

Думаю, все сведется к ряду личных случаев, может, даже травли отдельных авторов доносов.

— Немецкого любителя абсолютного контроля и «рекордсмена по доносам» побил футбольный фанат, но тот посчитал это признаком своей популярности. А что насчет белорусов, которые писали доносы — по вашему мнению, сейчас или в будущем они раскаются, или озлобятся, или скорее сделают вид, что ничего не было?

— Каяться, полагаю, никто не будет — когда люди начинают составлять доносы, они уходят из системы ценностей, где такие поступки являются оправданными. Адекватный человек не будет заниматься тем, чтобы писать доносы в КГБ. Поэтому ждать от них реакции с точки зрения моральных ценностей — сомневаюсь, что будут такие случаи.

Вероятно, все останется в таком же русле. Мы просто больше узнаем об этих людях. Так или иначе, белорусы знали о существовании доносчиков, отдельных «героев» знают все в лицо и по именам — так что вряд ли что-то изменится на уровне общества. Вот в индивидуальных ситуациях, скажем, когда жена писала донос на мужа, потом действительно «что-то будет».

А исходя из того, что Лукашенко не вечен, и, будем надеяться, когда-нибудь в Беларуси ситуация изменится в лучшую сторону — проблема, что делать с теми, на ком держался режим, особенно с силовыми структурами, очевидно будет.

Однако пока что я не вижу серьезных попыток это осмысливать, обговаривать. Да и особой потребности в поиске оптимальной стратегии просто сейчас нет, так как нет ощущения, что изменения в обществе произойдут скоро.

• 25
• 0
• 1
• 6
• 13
• 11
• 20
• 0