Ученый Алексей Ластовский на своей странице в фейсбуке пишет о книге Фритьофа Бенджамина Шенка «Александр Невский в русской культурной памяти». Захватывающая работа о том, как функционирует историческая фигура, полностью сотканная из мифов.
Фритьоф Беньямин Шенк. Александр Невский в русской культурной памяти: святой, правитель, национальный герой (1263—2000). — Москва: Новое литературное обозрение, 2007.
Оригинальное издание: Frithjof Benjamin Schenk, Aleksandr Nevskij: Heiliger-Furst-Nationalheld. Ein Erinnerungsfigur im russischen kulturellen Gedachtnis (1263—2000). Koln: Bohlau, 2004.
Поскольку сейчас немного оживилась дискуссия касательно Александра Невского в связи с открытием памятника святому у российского посольства в Минске, инициатором которого стало Российское военно-историческое общество при поддержке БПЦ, то решил обратиться к этой книге.
Ясно, что я о ней много слышал позитивного, листал, а вот полностью одолеть так и не собрался с духом, да обстоятельства вынудили.
Притом, когда я был в Базеле в 2017 году, то останавливался у товарища, руководителем на стипендии у которого как раз был Шенк, тогда же как раз по его инициативе из Цюриха запустили театрализованный «поезд Ленина», чтобы напомнить о преддверии большевистской революции. Но из трудов швейцарского ученого читал лишь небольшое эссе о причастности Шагала к большевистской революции из каталога Базельской выставки Шагала, который остался в моей минской библиотеке.
Но, собственно, пару слов о книжке, она давно вышла, много отрецензирована, поэтому коротко.
Шенк разбирает образ Александра Невского как культурный конструкт, он не пытается рассказать «настоящую историю», дать ответ, сколько же рыцарей на самом деле погибло на Ледовом побоище. Речь идет об использовании исторической фигуры в различных культурных и политических контекстах, и Шенк очень убедительно демонстрирует, какие чрезвычайные трансформации переживал образ Невского.
Сначала это был святой регионального суздальского масштаба, и в житиях больше внимания уделялось разным чудам (вроде того, что святые Борис и Глеб возглавляли войско Невского в победе над немецкими рыцарями) и особенно разным исцелениям у могилы святого. Естественно, что и доминирующая иконография Невского была тогда как старца-монаха с бородой. Шенк лишь на то намекает, но вполне возможно, что начальный этап карьеры святого князя был связан с его прославлением православной церковью, которая была довольна своим привилегированным статусом под монгольским господством, и князь, сражавшийся с «еретиками», но покорно служивший монголам, удачно подходил под политические интересы православных иерархов.
В Новгороде пытались выписать из него борца за местную землю, но эта традиция была уничтожена вместе с ликвидацией новгородских вольниц.
В Московском же государстве Невский имел новое назначение, с одной стороны чудотворного святого, а с другой — родоначальника Московской княжеской династии.
Но особое значение Невский приобретает уже в петровскую эпоху, когда становится официальным опекуном Санкт-Петербурга, что фактически обеспечило Невскому блестящую карьеру в Российской империи. Особенно в XIX веке, когда Святой еще стал и личным патроном династии Романовых (от Александра І до Александра III), хотя Шенк как раз на этой теме почему-то не особо сосредотачивается. Более важно для него подчеркнуть, что в условиях борьбы с католическим вопросом Невский стал символом силы православия.
Здесь как раз предстает на страницах книги и минский сюжет, каким образом трактовать возведение церкви Александра Невского в Минске. С одной стороны, мы можем положить эту инициативу в ряд строительства храмов, которые посвящались Александру Невскому, по западным окраинам Российской империи: Варшава (снесена поляками в 1920-х), Хельсинки, Ревель (Таллин). И тогда это последовательная маркировка пограничных территорий с антикатолической и антизападной символикой. Или все же здесь имело значение Невского как покровителя российской армии, что в конце концов поддерживает Шенк.
Подробно швейцарский ученый останавливается и на том, как образ Невского пережил революционные изменения в советское время, сначала от попадания в опалу, когда в марксистской парадигме святой, да еще и князь, стал воплощением эксплуататорских классов.
Невский был «реабилитирован» в 1937 году в связи с возвращением патриотической парадигмы. Особенно Шенк сосредотачивается на том, как создавался фильм Эйзенштейна «Александр Невский».
Мне очень понравился самый красивый ход этой книги «уже растиражированный), что знаменитое высказывание «Кто с мечом к нам придет, от меча и погибнет!» — это на самом деле библейская цитата, которая в сценарий фильма попала из-за речи Сталина (видимо, у советского вождя иногда пробивалось семинарское образование).
Еще один сюжет из этой книги, который мне очень нравится: как из Невского лепили великого полководца, но из источников ничего о военной тактике не было известно. И вот советские историки в 1937 году придумали контртактику против тевтонской «свиньи», и потом эта придумка разлетелась по всем учебникам, я даже по своему детству помню.
И, естественно, новый пик карьеры Александра Невского — это Вторая мировая война, когда из него сделали великого полководца, громившего немцев и через века вдохновлявшего советских солдат.
Пожалуй, самое слабое место в книге — это описание постсоветской эпохи, фрагментарное, где феномен Невского описывается скорее в постмодернистских категориях. Как и постсоветская Россия, такой себе лубок.
А вот огрызнулась эта Россия, и теперь рассовывает памятники Невского по западным окраинам своей империи. Этого швейцарский автор не смог предугадать в игривом финале своего в целом замечательного исследования.
Тонкий намек? Топ-чиновники не пришли на открытие памятника Александру Невскому, а сам памятник объясняют «данью уважения россиянам»
Что стало с российскими памятниками, которые империя ставила в национальных провинциях
«Дань уважения нашим братьям россиянам». В Минске открыли памятник Александру Невскому
Комментарии