Социолог Коршунов: Лукашенко хочется показать, что он диктатор с человеческим лицом, не доктор Асад
О чем свидетельствует уменьшение количества политзаключенных, какие новые формы репрессий стали более распространенными в 2024 году? Что означает появление в демократических силах новой тенденции, которая объявляет главной задачей освобождение политзаключенных, будет ли ослабление репрессий после президентских выборов? На эти вопросы «Радыё Свабода» отвечает социолог, старший исследователь Центра новых идей Геннадий Коршунов.
19.12.2024 / 10:35
— Геннадий, на конец декабря 2023 года в Беларуси было 1477 политзаключенных; на середину декабря 2024 года — 1280. Снижение количества на 13%. В предыдущие годы (и в 2022-ом, и в 2023-ом) в течение года наблюдался рост этого показателя. Как трактовать показатель 2024 года — снижение на целых 13% или снижение всего на 13%?
— Я бы не фиксировался исключительно на количестве политзаключенных. Понимаю, что это (извиняюсь за цинизм) довольно удобно, поскольку можно сравнивать с другими странами. Но даже если сравнивать, то я бы сравнивал не абсолютные числа, а смотрел на количество политзаключенных на 1000 человек населения. И тогда мы увидим, что наш показатель количества политзаключенных на тысячу человек населения существенно выше, чем, скажем, в России или Венесуэле.
Снижение количества политзаключенных в Беларуси за 2024 год — результат двух процессов. Во-первых, несколько волн так называемых «помилований» — это около 200 человек. Во-вторых, окончание сроков заключения многих политзаключенных, которые были осуждены после 2020 года на сроки от одного до четырех лет. В результате, если не учитывать помилованных, сколько человек в течение года вышли на свободу после окончания сроков, примерно столько же и посадили.
Но самое главное — это то, что степень репрессивности режима нельзя оценивать только по одному показателю. Здесь стоит смотреть на то, сколько инициатив, телеграм-каналов, изданий получили статус «экстремистских формирований» или «экстремистских материалов», на то, сколько было задержанных по политическим мотивам. Этот последний показатель я называю «индексом захватчиков». Так вот, только за последний квартал количество задержанных составило несколько сотен. Самый крупный захват в этом году был по делу NeedHelp. Это когда людей хватали за помощь семьям политзаключенных. Хватали и тех, кто ее оказывал, и тех, кто получал.
— Вы уже начали говорить о том, что репрессии в этом году приобрели новые формы, которые раньше либо не применялись вообще, либо применялись редко. Например, конфискация имущества у политических противников. Против всех кандидатов на выборах в Координационный совет были заведены уголовные дела, а конфисковывать их имущество в Беларуси начали еще до того, как осудили. Причем делали это системно, по списку, не пропуская никого. Какие еще новые формы репрессий вы могли бы привести?
— Да, это и конфискация имущества, и спецпроизводство, заочные суды — раньше их не было так много, как в этом году. Раньше преследовали за донаты и за другие формы помощи, но преследовали тех, кто ее оказывал. В этом году стали наказывать за получение помощи. Также в 2024 году шире стали преследовать родственников политзаключенных и политических эмигрантов.
— В свое время Александр Лукашенко говорил, обращаясь к политическим эмигрантам, что положение их родственников в Беларуси может ухудшиться из-за их активности за границей.
— Да, он это говорил в конце 2023 года, когда началась кампания давления на активистов диаспоры. «Первые ласточки» целенаправленного давления на родственников политэмигрантов были еще в 2022 году. Но теперь это преследование поставлено на поток, на конвейер: это системная политика.
— Насколько я знаю, это преследование родственников политзаключенных и политэмигрантов не обязательно всегда доходит до заведения уголовных дел. Но на людей давят, их вызывают на допросы, делают обыски.
— Да, и приходят не один раз, а как на работу, с определенной регулярностью. Приходят к тем, кто уже отсидел и вышел на свободу — и сажают повторно или даже в третий раз. На определенном этапе начался прессинг на родственников не только лидеров демократических сил, но и активистов более низкого уровня, скажем, администраторов диаспоральных телеграм-сообществ и чатов, на родственников тех активистов, которых заметили на фотографиях с диаспоральных мероприятий. Это очень сильно ударило по общественной активности диаспоры. И это действует. Люди боятся за родителей, за родственников, за тех близких, которые остались в Беларуси.
— Вы говорили, что количество политзаключенных — это не совсем адекватный показатель степени репрессивности, у репрессий есть и другие измерения. Но насколько реалистичны сами эти цифры количества политзаключенных?
— В течение последних месяцев стало видно, что власти начали не уменьшать давление, а скрывать его. Много случаев, когда вызывают «на разговоры» в различные силовые структуры, такие как КГБ, активистов даже тех организаций или сообществ, которые не запрещены. И первое, что им говорят, — чтобы никто не узнал об этих разговорах, иначе разговоры превратятся в административные или даже уголовные дела. Еще один показатель этой политики сокрывания — то, что телеграм-каналы силовиков перестали выкладывать так называемые «покаянные видео». Иногда они не могут сдержаться и вместо видео выкладывают аудиоролики с задержанными.
Правозащитники сообщают, что теперь часто судят людей без публичного объявления о соответствующих судебных заседаниях в расписании работы судов. То есть процесс никак не фиксируется. Также увеличилось количество случаев, особенно по административным делам, когда тем, кто выходит из мест лишения свободы, просто не дают никаких бумаг, которые могли бы засвидетельствовать репрессии в отношении них. У меня очень сильное чувство, что до завершения избирательной кампании власти поставили одной из целей создание картинки, что репрессии якобы уменьшаются, а режим становится мягче. В эту картинку вписываются и 7 волн нынешних помилований.
Но под этой поверхностью происходит давление, преследование очень широких кругов населения, начиная с бывших политзаключенных и их родственников и заканчивая теми, кто в 2020 году подписывался за альтернативных Лукашенко кандидатов. До сих пор по предприятиям рассылают списки тех, кого нужно уволить.
— Как вы относитесь к критике цифр количества политзаключенных, которые подает правозащитное сообщество — «Весна», Хельсинкский комитет и другие? Некоторые говорят, что власти давят на родственников политзаключенных, угрожают, что если они сообщат правозащитникам о делах их родных, то заключенным будет хуже. Я назвал цифру на середину декабря — 1280. А может, она на самом деле значительно больше, может, есть много дел, о которых правозащитники просто не знают?
— Я верю, что правозащитники делают максимум того, что могут сделать в текущих условиях. Вместе с тем знаю, что давление на заключенных и на их родственников есть и было всегда, начиная с 2020 года. Правозащитники знают и сами об этом искренне говорят, что до них доходит не вся информация. Именно из-за того, что оказывается неимоверное давление на родственников. Естественно, они боятся за своих близких, которые сидят за решеткой. Но повторюсь: я бы не сосредотачивался на одном показателе количества политзаключенных, чтобы осознать масштабы и динамику репрессий.
— Меня интересует, изменялось ли в этом году количество политзаключенных, попавших под так называемый режим incommunicado — полной изоляции от внешнего мира? Скажем, Николай Статкевич находится в этих условиях уже более 600 дней.
— Я могу точно сказать, что недавно из этого режима вышла Мария Колесникова — ей позволили встречу с отцом. Но про общее количество заключенных в условиях incommunicado я, к сожалению, точно сказать не могу. Правозащитники фиксируют этот режим относительно более известных лиц. Мы не знаем, сколько людей менее известных сидят в условиях полной изоляции.
— Следующий вопрос — более политологический. В этом году было 7 волн помилований. Это уже не назовешь отдельным пробным шагом. А в чем, на ваш взгляд, причина? Со стороны Запада каких-то шагов навстречу не видно. Санкции никто не снимает, в декабре ЕС ввел очередной пакет; послы в Минск не возвращаются. Почему Лукашенко продолжает эти помилования?
— Судя по тому, что говорят по этому поводу властные пропагандисты, можно выделить двух адресатов. Первый, главный — это коллективный Запад. Юрий Воскресенский говорит: пусть приедет министр иностранных дел Польши Радослав Сикорский — сразу же отдадим ему Анджея Почобута. Налицо попытка торга. И вторая цель — создать для внутренней аудитории картинку режима, который якобы стал мягче.
— А кого они хотят привлечь внутри страны этими помилованиями?
— Лукашенко волнуется о том, что он уже не народный президент. Он помнит, как рабочие на МЗКТ кричали ему: «Уходи!». Пропаганда может говорить, что против него была только кучка проституток и наркоманов под руководством кукловодов. Но сам он знает правду. Знает и сколько было против него, и сколько людей эмигрировало, какие проблемы от этого в ПВТ, в медицине. Ему хочется изменить эту ситуацию в обществе. Почему бы не попытаться показать тем, кто остался в Беларуси, что он не такой уж зверь, что он не «доктор Асад». Может и помиловать. Так сказать, диктатор с человеческим лицом.
— Как вы оцениваете появление нового политического течения, нового подхода в демсилах, согласно которому освобождение политзаключенных должно стать главной целью? Это не мейнстрим, но эти голоса уже слышны, они представлены в том числе и в Координационном совете. И это — альтернатива подходу, который отстаивает руководство демократических сил во главе со Светланой Тихановской. Как вы оцениваете перспективы этого нового течения?
— Я полностью понимаю, почему это течение появилось и почему сейчас оно становится мейнстримом. Потому что это чрезвычайно болезненная тема. Она болит не только самим политзаключенным. Но я не до конца понимаю, почему этот вопрос выделяется как главный. Возможно, потому, что белорусское политическое окружение просто не смогло предложить другой подход, который мог бы стать общим, объединяющим. Должны быть какие-то подходы, которые будут направлены на накопление сил, на перемены, на реформы, на изменение ситуации в стране. Такого рода предложений я не вижу.
— Помню, в середине года вы делали среднесрочный прогноз: репрессии будут углубляться. Ваш прогноз на 2025 год, на время после 26 января следующего года — такой же? Или может быть какая-то смена политики? Всё-таки эти 7 волн помилований в этом году про что-то же свидетельствуют. Тут стоит напомнить, что до этого такое помилование нескольких человек было только один раз в 2021 году. После были помилованы Роман Протасевич и София Сапега, но это были отдельные случаи. В этом году за 7 волн помилованы более 200 человек. В свете этого — ваш прогноз на 2025 год?
— Как показывает опыт предыдущих электоральных циклов в Беларуси, после окончания текущей электоральной кампании теоретически может быть определенное снижение репрессивного давления. Но тенденции последних месяцев, о которых я говорил, могут продолжиться и в следующем году. Количественно, публично репрессии могут и уменьшиться, как и их жестокость. Но «под одеялом», скрыто они могут и продолжаться. Запугивания, увольнения, обыски — всё это может продолжаться. Цель: чтобы люди чувствовали тотальный контроль за собой, постоянную угрозу репрессий, чтобы включали режим самоцензуры и внутренней эмиграции. К сожалению, я думаю, что эти механизмы останутся и будут действовать.